Суженый для горной ведьмы
Шрифт:
Жанетт вздрогнула, словно ее ударили, и посмотрела сначала на Геора, потом на Лисандру. Казалось, она поняла, что слова о женитьбе совершенно серьезны, именно в тот момент, когда о прибытии графини огласил церемониймейстер.
— Но вы же говорили, — зашептала она, обращаясь к Лисандре и совершенно не стесняясь, что посторонние могут услышать, — что это была вынужденная мера, что все это — не в самом деле, и…
— Это какая-то ошибка, — Лисандра повернулась к церемониймейстеру и даже сделала шаг вперед, чтобы, должно быть, подняться на балкон, откуда спускались все гости, и объяснить ему,
— Графиня Каннингем, леди Дараэлла, — дополнил церемониймейстер, вероятно, заметив, что в зале не поняли, о ком он говорит.
А потом она вышла на балкон, и Геор поймал себя на мысли, что могли и не уточнять.
Дара и прежде была красивой — горные ведьмы просто не бывают другими, — но се йчас от нее просто нельзя было оторвать взгляда. Геор помнил, хоть и смутно, ее на королевской свадьбе, в не слишком выделяющемся платье, да и видел тогда только издалека, привык к супруге, одетой во все мужское — брюки, рубашка, волосы заплетены в косу, чтобы не мешать…
Сейчас она была совершенно иной.
Геор узнал платье в его родовых синих оттенках — красивое, но довольно простое, с пышной юбкой, открытыми плечами и изящной вышивкой на лифе и на поясе, украшенной мелкой россыпью сверкающих камней. У их семьи была традиция — дебют молодой графини Каннингем всегда происходил в похожих нарядах, в одном и том же оттенке, хотя, разумеется, менялся фасон и крой. Мама проклинала свое платье, ненавидела его, говорила, что синий никогда не был ей к лицу. Геор видел портрет, на котором Лисандра стояла в похожем наряде рядом со своим супругом, разряженным, пышным и довольно подкручивающим модные в те годы усы. Он считал, что мама была божественно красивой, но платье нисколечко ей в том не помогало, оно просто было лишним элементом, созданным традиции ради.
Мать хранила платье, казавшееся ей слишком простым и скучным, в отдельной комнате, вместе со всеми остальными, что носили графини Каннингем. Их никогда не надевали дважды. И Геор был готов поклясться — не зря же он столько лет любовался на портрет, пока отец не умер и мать не приказала избавиться от этой картины, — что это было мамино платье.
Только на Даре оно смотрелось как-то по-другому. Казалось, у женщин можно было отыскать множество схожих черт, но главное все-таки отличалось. Дара сама по себе была иная. Она чувствовала себя прекрасной не благодаря дорогому наряду, а потому, что была собой. Свободной. Настоящая горная ведьма, как бы ее ни нарядили. И хотя мамино платье по убранству соответствовало ее статусу до замужества — аристократки без высокого титула, как она представилась отцу, — на Дараэлле оно сверкало так, словно было украшено сапфирами, а вышивка выполнена драгоценной нитью. Каждый лучик света так и тянулся к молодой графине, и она буквально сияла.
Дараэлла не надела никаких украшений, за исключением венчального браслета. Волосы ее не были собраны в вычурную прическу, как у большинства присутствующих дам, а волнами спадали на обнаженные плечи, словно нарочно подчеркивая бледную гладкую кожу.
Ни одна из присутствующих в зале женщин не провела два года в море. Большинство и них только и занимались, что своей внешностью.
И,
Даже с такого расстояния было видно, как светились уверенностью ее синие глаза, а на губах играла ласковая улыбка.
А еще было заметно, как почти каждый мужчина, находящийся в зале, вмиг забыл про свою спутницу. Красота горной ведьмы затягивала в свои сети так стремительно, что, должно быть, одного желания Дары было бы достаточно, чтобы влюбить в себя каждого из присутствующих. Геор почему-то был уверен, что теперь, прикажи она им всем сражаться за одну только возможность прикоснуться к ней, пригласить на танец, и большинство бросилось бы вызывать друг друга на дуэль.
И это была его жена.
— Она взяла мое платье, — охнула Лисандра. — Эта мерзкая девица посмела ворваться в наш дом, нарядиться в чужое…
— Это моя жена, — оборвал ее Геор. — Это ее дом. И она может наряжаться здесь во все, во что захочет, потому что она такая же хозяйка этих вещей, как и я, мама. И хозяйка этого бала.
Лисандра задохнулась от гнева. Она вскинула руку, очевидно, пытаясь колдовать, и Геор ни с того ни с сего вспомнил, как у какой-то виконтессы, не нравившейся матери, в подобной ситуации поломался каблук, а у кого-то вообще треснуло платье…
Вот только Дараэлла была все так же прекрасно и все так же не шла, а буквально плыла над ступеньками, спускаясь вниз, к гостям.
Потому что теперь она была горной ведьмой. А Лисандра — всего лишь завистливой женщиной, чья красота пусть немного, но все же отцветала…
Глава тринадцатая
Дара ненавидела пристальное мужское внимание. Каждый раз, когда на нее направляли одинаковый голодный взгляд, девушка чувствовала себя просто куском мяса. Дар горных ведьм казался ей проклятием.
Ее выделяли из толпы, когда в горах появлялись мужчины. Она нравилась многим, и лже-королю тоже пришлась по душе. А потом, когда стала вольной, просто не пользовалась своим даром настолько часто. Пираты и так влюбились бы в любую более-менее нормальную на вид женщину, плавай та с ними на одном корабле, и Дараэлла привыкла прятаться за повязкой, притворяться изуродованной для посторонних, а своих — просто выталкивать прочь, если вдруг думали ослушаться. Магия у нее всегда срабатывала отлично, и защитить себя, обладая ведьминским даром, было не так уж и трудно.
И только сейчас, представ пред высшим обществом, Дараэлла поняла, что же хорошего было в ее красоте. Казалось, ни один из присутствующих не смел отвести от нее потрясенный взгляд. Мужчины не могли испытывать голод и страсть по отношению к чужой жене, и их взгляд — потребителей, желающих обладать той, на кого они укажут пальцем, — теперь содержал совершенно иные чувства. Каждый из присутствующих восторгался ею, мечтал о ней, как мечтают о далеком и недоступном, к чему никогда не посмеют даже притронуться. Дара неожиданно для себя самой почувствовала странное торжество, с которым ничего не могла поделать.