Свадебные колокола
Шрифт:
— А вы пошлите телеграмму или телефонограмму или письмо-телеграмму, — посоветовала девушка.
— Это мне не подходит. Ты одна здесь работаешь?
— Пока одна. — Валентина улыбнулась и посмотрела на Веню. — И за шефа, начальника отделения, и за себя, и за почтальона. А скоро нас будет трое.
Веня покачал головой.
— Бог в трёх лицах: отец, сын и дух святой. Ну и как?
— Плохо, — сказала Валя и принялась за ремонт «Ундервуда». — План не выполняем.
Веня улыбнулся. Он смотрел на её тонкие руки,
Он взял в руки древний агрегат и потряс его грубо, изо всех сил, даже сморщился от напряжения, словно пытался вытряхнуть из машинки её душу, если она в ней имелась.
— Что вы делаете? — испуганно сказала Валя.
— Я всегда знаю, что делаю.
Веня перевернул машинку и ткнул толстым красным карандашом, который взял со стола, какую-то поржавевшую деталь. Потом он поставил «Ундервуда» на прежнее место и несколько раз ударил по клавишам — машинка заработала.
— Нежность в такой работе — предрассудок. Надо мыслить конструктивно, — сказал Веня. По глазам девушки он понял, что его авторитет был завоёван по-цезарски — пришёл, увидел, победил.
— Что это за игрушка? — спросил он кивнул на ключ, который только что заметил.
Странно, почему Веня не заметил его раньше? Ключ был метра в полтора, сверкающий, отполированный до блеска, как мрамор, лёгкий и красивый. Он висел на стене, как сувенир.
— Это ключ от нашего города, — сказала Валя.
— А почему он здесь?
— Просто так. Сначала ключ ко мне повесили, а потом и должность мэра пожаловали.
Скромничает, подумал Веня, или стесняется меня. Просто так такой ключ не принесут и не доверят. Что она меня, за дурака принимает, что ли? Ключ от города — это как сердце, не каждому в руки его положишь, и не каждый удержит его. В Париже, говорят, тоже есть ключ от города. Он, верно, весь из золота и хранится у мэра под семью печатями, чтобы не украли. А этот вот ключ повесили на почте у девчонки, которая, должно быть, имеет на него прав в десять раз по десять больше, чем парижский мэр.
— И не стыдно тебе с таким ключом план не выполнять?
— По почтовым доходам я выполняю.
— Что это за доходы? — спросил Веня.
— Марки. Марки и открытки хорошо берут. А телеграммы не посылают. Ни в кредит, ни в рассрочку.
— Сейчас праздники на носу, самое время для телеграмм.
— Поздравительные мы давно отправили, две недели назад. Тогда скидка была на пятьдесят процентов. Я обошла весь посёлок, каждую квартиру, — ответила девушка. — А теперь месяц новый и план новый.
— И сколько ты телеграмм приняла в этом месяце? — спросил Веня и посмотрел в глаза девушки.
Глаза Валентины были лучистыми и грустными, в них притаилась задумчивость и волнение, и было в этих глазах много света и глубины, такой глубины моря, в которой хочется искупаться.
— Пока ещё ни одной, — вздохнула девушка и опустила глаза.
Она не умела кокетничать, хотя кокетство — врождённое чувство женщины, впитанное с молоком матери.
— Может быть, к вечеру будет одна, — вдруг вспомнила Валентина. — Меня просили в больницу зайти к больному. Приезжий.
Вене не хотелось уходить с почты. Он задержал свой взгляд на ключе и сказал:
— Ты знаешь, сколько у меня друзей? Сколько угодно и ещё шестьдесят четыре человека. И все они умрут, скоропостижно скончаются от апоплексических ударов, если не получат от меня поздравлений к празднику.
Он достал из кармана пачку писем и деньги, которые вручил ему папа Чингис, польскую авторучку и ярко-красную записную книжку, выпущенную «Машприборинторгом», которую Вене подарил зам Гуревича Штейнберг, когда прощался с колонной, переходя работать в управление.
— Что требуется такой великой личности, как мне, Валюта? Шестьдесят четыре марки для авиа и шестьдесят четыре бланка для телеграмм.
Девушка недоверчиво посмотрела на Веню — шутит, что ли? У них в посёлке не было таких шутников — слова как мёд, дела как дёготь, но она была знакома с подобными универсалами в Харькове, откуда приехала на восток.
Но Веня не собирался шутить.
Мне всё равно, где отправлять эти письма и телеграммы, думал он. Конечно, не всё равно. В городе почты всегда план дают. Что им до моих телеграмм? У них и без моих телеграмм работы по горло.
— А переводы ты примешь?
— И переводы можно. Всё можно, — она улыбнулась. И глаза её улыбнулись тоже.
Всё можно, подумал Веня. Звучит, чёрт возьми. Если бы люди всегда говорили только такие слова, тогда бы мир не ссорился, не косился, не дрался и не трещал от пощёчин и оскорблений, не разводился, не судился. Эх, мир. Старый ты дурак, старина мир. Придётся прийти тебе на практику в этот посёлок.
Веня наклеивал разноцветные марки на конверты. Марки были пёстрые, квадратные, красивые. Они составляли целую олимпийскую серию, которая на долгие годы сохранит память о нашей победе в Инсбруке, австралийском городе. И кто знает, может, через полсотни лет какие-то по счёту олимпийские игры будут проходить в этом посёлке Роз, который вырастет в большой город. Он будет стоять среди тайги гордо, как Гавана, и сиять под крыльями стальных птиц, как Москва.
Наклеивая марки, Веня диктовал адреса, заглядывая в записную книжку, и Валя заполняла конверты и бланки. Почерк у неё был мелкий и ровный. Работа у них спорилась, они работали в четыре руки.