Свадебные колокола
Шрифт:
Когда Веня насмотрелся на монеты и засыпал их обратно в мешочки, Исаченко поставил новые пломбы размером с копейку и сказал:
— А теперь вот везу я это золото туда, куда нужно. Там разберутся, что делать с этими монетами.
— А сколько их? — спросил Веня.
— Две тысячи и одна штука.
— Я отвезу, — решительно сказал Веня и взял в руки вместительный коричневый портфель. — По реке мне гораздо короче.
— Я позвоню Бельчуку. Он тебя встретит, — устало ответил Исаченко
— А не боитесь? — тихо спросил Веня.
— А чего мне бояться? — с закрытыми глазами отозвался Исаченко и слабым голосом повторил: — Чего?
Веня посмотрел на его бледные руки и заметил на них синие ручейки вен. Он тихо сказал:
— Поправляйтесь.
— Постараюсь.
Калашников вышел из палаты, прошёл по коридору второго этажа, увешанного цветными репродукциями, простился с кудрявой медсестрой Галкой, похожей на ветку сирени, отдал ей белый халат и открыл дверь на улицу.
Он шёл по центральной улице Влюблённых (в посёлке было только две улицы и шесть переулков) и думал, что этот посёлок чем-то напоминает радугу. Здесь живут люди, у которых по две руки и даже одна голова, а они придумали праздник Первого асфальта. Каждый год они будут отмечать этот праздник и дарить друг другу подарки. И эти чудаки в белых халатах. И почта. И розы, которые когда-нибудь зацветут на первой асфальтированной улице. Могут ли расти розы в Сибири? Конечно, могут.
Три года — не такой уж большой срок для юношеского возмужания. Но за три года Веня тщательно приглядывался к людям, следил и чувствовал, как едва заметно меняются события и люди. Время упорно откладывало отпечаток на каждом из них, и Веня замечал в людях тонкие перемены и понимал, что по-иному они ведут себя в разное время. Всё это он пережил вместе с ними и закономерность времени не была для него пустой фразой.
Когда Веня вернулся на почту, Валентина передавала по телетайпу телеграммы. Он поставил тяжёлый кожаный портфель на стол и пристально смотрел на профиль девушки.
— У меня в этом месяце будет перевыполнение плана, — сказала Валентина.
— Значит, получишь премию, — ответил Веня. — Ты тогда купи кубинского рома и выпей чарку за моё здоровье.
Валентина улыбнулась и ничего не ответила.
Веня сосчитал деньги за марки, телеграммы и переводы и положил их перед Валентиной.
— Положи туда, — девушка кивнула на соседний стол.
Калашников положил деньги в железную коробку из-под монпансье и усмехнулся. Ему было непонятно, то ли деньги лежали в коробке, то ли коробка лежала в деньгах.
— Что тебе привезти из города? — спросил Веня и повернулся к Вале.
— Ты сходи в театр, а билеты привези мне на память. И программу купи обязательно.
Калашников кивнул
— Ты знаешь русский обычай, когда люди прощаются?
— Знаю, — кивнула Валя. Она покраснела к опустила голову.
Веня молчал. Он понял, что у него не хватит смелости поцеловать девушку, что он пускает пыль самому себе в глаза и ему совсем не хочется уезжать.
Веня смотрел на ключ и на вазу.
Надо что-то сказать, думал он, пошутить, вспомнить какую-нибудь весёлую историю. Ну, например, как зимой волки сожрали у меня сардельки, вывешенные за окно.
Но он не сказал ничего. Он осторожно спрятал в стол свою записную книжку и вздохнул.
Они простились, пожав друг другу руки, с улыбками, как прощаются старые добрые друзья, с твёрдой надеждой скоро увидеться.
— На пароходе я, — сказал Веня с порога.
— Счастливого пути, — ответила Валентина.
Когда Веня подошёл к складу, у которого стояла его машина, он увидел на подножке «ЗИЛа» курившего Сёмку.
— Я в город звонил. Не дозвонился, — пожаловался ему Веня, останавливаясь перёд ним с портфелем в руках.
— Что это у тебя? — Сёмка кивнул на портфель.
— Золото.
— Ты всё шутишь. Я вот новые рукавички получил.
Веня молча достал из-под сиденья серый рюкзак, с которым ходил на охоту и по грибы. В рюкзаке лежал фотоаппарат, вручённый ему Гуревичем, чёрный костюм, плащ с капюшоном, карманы которого были набиты фисташками, и засунул в рюкзак вместительный кожаный портфель.
— Ты через Таёжный поедешь? — неожиданно спросил Сёмка.
— Нет. Машину я тебе оставлю. Присмотри тут за ней. Двину на пароходе, а то, глядишь, застряну где-нибудь, как ты, и буду сидеть.
Сёмка грустно вздохнул.
— А что? — спросил Веня.
— Да так, — замялся Сёмка. Врать ему не хотелось, а правду сказать он не мог. — Нужно на пару часиков к старухе одной завернуть, — со слабой надеждой в голосе ответил Сёмка, снимая с рук новые рукавички. — Ей шестьдесят стукнет. Сын её у нас работает.
— Если смогу, заеду. Давай адрес.
— Во вторник нужно, — вздохнул Сёмка и протянул лист бумаги с адресом.
Калашников спрятал его в задний карман брюк и тихо сказал:
— А я, Сёмка, влюбился.
— Ну? — не поверил он Вене.
— Да.
— Когда?
— Сегодня.
— Где?
— На почте.
Сёмка вздохнул, помолчал и негромко сказал:
— Безнадёжное это дело у тебя. У неё парень есть, Руслан. Старший прораб на стройплощадке. Отличный парень, а не какая-нибудь обезьяна в сметане.
— Бывай, старик, — Веня протянул Сёмке руку. — Не уезжай ты отсюда. Лучше Фисенко гоните в шею.