Свадебные колокола
Шрифт:
Гуревич снова нахмурился и подул в усы. Он не любил, когда его не понимали или валяли дурака. Да и больше ему никого не хотелось посылать. Послать-то можно. Но поручиться, что сделает, нельзя. А за этого можно.
Этот не подведёт, думал Гуревич, никогда не подведёт. Что я сам поеду, что его пошлю, одно и то же. Разница только в том, что мне в управлении нагоняй устроят, а ему всё спишется.
Начальник колонны поправил кистью руки волосы и тихо спросил:
— У тебя есть совесть, Веня? Ты головой соображай, понимаешь?
Веня ничего не ответил. Да и что ответишь, когда нажимают на совесть.
— Всё понимаю. Всё, — говорил Гуревич. — Сегодня суббота. Ваша бригада без выходных сидит целый месяц. Но мы скоро сдаём трассу. Войди в моё положение.
Он ловко, по-женски выжал рубашку, стряхнул с неё остатки воды и повесил сушиться на самодельную вешалку, прицепив её к тонкой трубе.
Веня безнадёжно молчал.
— Ты не серчай и не дуйся, — устало попросил начальник колонны и шумно закашлялся в красный волосатый кулак. — Синоптики снег и пургу предсказывают, а у нас уголков для опор нет. Кажется, мелочь…
Гуревич тяжело вздохнул и на какой-то миг превратился в старого обиженного человека, покинутого женой. Ушедшие жёны, как и истраченные деньги, обратно не возвращаются. Так когда-то случилось и с Гуревичем. Он уселся на полке рядом с Веней.
Он славный малый, подумал Веня. Круглая дура та женщина, которая его бросила. Хорошего человека бросила, а к дураку, верно, ушла. Глупые женщины.
Веня поднялся с полки и ответил:
— Чего там… поеду сегодня.
— К тебе в машину войдёт полторы сотни ящиков, а нам больше и не нужно.
— Хорошо.
— Ты только пробей в управлении разрешение. У нас лимит кончился. А на обратном пути загрузишься на узловой. У тебя там много знакомых, помогут.
— Что ж, выходит, я без шофёра поеду? — удивился Веня.
Гуревич тоже удивился и посмотрел ему в глаза. Потом он скрестил на груди руки, ну вылитый Дон-Жуан, и сказал:
— Как собрание, ты больше всех дерёшь глотку — три профессии… Куда смотрит дирекция? Бюрократов на мыло!
— Я что? Я только спрашиваю. Что, и спросить нельзя?
— А я вот отвечаю — не девчонка, справишься: знай крути по тайге. У нас сейчас каждый человек на вес трактора.
— Хорошо. Я один поеду, — согласился Веня и пошёл к двери.
— Обожди.
Гуревич полез в тумбочку, в которой был такой беспорядок, что только он один мог в нём разобраться.
Он достал из-под вилок, газет, чертежей, рюмок и ножниц какой-то свёрток и протянул его Калашникову:
— Держи. Из области прислали. Не зря, выходит, ты весь отпуск играл в шашки.
Веня развернул свёрток и увидел новенький «Зоркий». Фотоаппарат светился и блестел, как солдат на смотре.
Роскошная игрушка, подумал Веня, она как раз кстати. Не зажилили, прислали всё же.
Он улыбнулся и сказал:
— Мы тогда с главбухом поспорили.
Гуревич тоже улыбнулся. Он помнил этот случай: проиграв пари, главбух всё воскресенье ходил босиком, как беспризорник, держа в руках свои парусиновые туфли. Таково было условие пари, которое он сам предложил. Ну и Тимощук! Ну и главбух у него!
КОСТЯ — КОМСОМОЛЬСКИЙ БОСС
— Салют, Венька!
— Не забудь привезти пива!
— Обнимай цивилизацию!
Такими выкриками мальчишки сорок первой колонны провожали его в город.
Все они уже приготовились к танцам и выглядели настоящими пижонами. Веня привык видеть их грязными, перепачканными, в старых пимах и изношенных сапогах, в распахнутых спецовках, срок которых давно прошёл, с маслом от провода под ногтями, и они всегда при этом грубо ругались и спорили, не щадя гордости и самолюбия друг друга.
А теперь они были совсем другими, какие-то выходные, как пёстрые обложки новых журналов. Кое-кто из них успел отдать дань глупому закону или дурацкой привычке, как хотите, — «дёрнуть по махонькой» перед танцами.
Горбоносый Филин, в чёрной пиджачной двойке, в шёлковом галстуке, который держался на месте блестящей булавкой с цепочкой в форме кинжала, с аккордеоном в руках, довольно улыбается. Это как раз про него придумали — элегантный, как рояль. Как же ему не улыбаться? Веня уедет, и Филин будет весь вечер танцевать с Аней-радисткой. Ну и пусть танцует. Ему не жалко. Только цветы достать Ане зимой в самый-то мороз может один Веня. Если она и выйдет замуж за Филина, он всё равно будет доставать ей розы. Пусть Филин ревнует. Где и как Веня достаёт цветы, это его секрет. Секрет-то очень простой.
Мне не хочется раскрывать его — обидится ещё Веня. Да и нужно беречь доверенные тайны, даже совсем меленькие и простые. И, кроме того, все чужие тайны — как буквы в книге, сами по себе они ничего не значат.
Боря Зарян, шелестя блестящим итальянским плащом, подошёл к Вене и сказал:
— Ты сигарет прихвати обязательно. Этих, с розовым фильтром. Столичных. Ящика два бери смело. Потом рассчитаемся.
Папа Чингис забросил в кузов машины помятую бочку с бензином и протянул Вене широкую тяжёлую ладонь, в которой можно было спрятать арбуз.
— Бывай, жеребёнок, — сказал он, доставая из-за пазухи внушительную пачку писем. — Все авиа отправь. И по каждому адресу ударь по телеграмме, мол, кончаем трассу, перебираемся на Саяны, шлём ноябрьские поздравления. И переводы заодно, — и папа Чингис протянул солидную пачку денег.
Подошёл и Гуревич в накинутом на плечи полушубке, из-под которого выглядывала свежая белая сорочка.
Успел уже погладить, подумал Веня. Ну и хитрая же морда этот Гуревич. Какие могут быть танцы? Его теперь до ночи за уши не вытащишь из клуба.