«Сварщик» с Юноны
Шрифт:
А история такова: вместе с почтой де Лаваль принёс причитающийся мне, как победителю дуэли, трофей: умер-таки Рикардо Пуштуш, а вот месье Резанову шпага, пистолеты и кираса португальца — и он плюхнул мне на койку в командорской каюте увесистый сверток, недовольно лязгнувший содержимым. Я было открыл рот для возражений, но на беду влетел вестовой: опять без командора не могут погрузить! Так этот сверток и провалялся на судне, Сидор прибрал с койки и я про него забыл, а тут, в Охотске, вдруг выяснилось, что он в моих вещах уже когда «Юноны» и дым растаял. Меня выбесило, чуть ли не пар из ноздрей, что
Нас набралось в караване: Я, то есть Резанов конечно, со слугой Сидором, Фернандо с Орлиным когтем, Лангсдорф с двумя слугами, Анисим Шомников радистом, приказчик русско-американской компании с пятью помощниками, пять казаков охраны, два проводника якут и тунгус, погонщики вьючных лошадей с мехами. Изначально вышли из Охотска внушительным караваном, однако мы, следовавшие в Санкт-Петербург, торопились и поэтому уже на третий день пути отделились и как могли скоро помчались вперед. Жаль, никто из нас не заметил ничего подозрительного, а ведь всё могло закончиться плачевно.
Когда мы тронулись от трактира в Охотске, где обитали до отбытия, из зарослей напротив выскользнул мужичонка в нагольном зипуне, воровато огляделся и ловко подобрал с земли, тут и сям загроможденной кучками лошадиного навоза, кожаный мешочек и юркнул обратно. Там он в кампании второго, медведеподобного детины, поддел кончиком ножика завязку и та вместе с венчающей сургучной печатью упала в траву, раскрыл и высыпал на ладонь несколько серых увесистых камушков. Взял один и попробовал на зуб, алчно ощерился:
— Стрелой до атамана! Скажешь: купчина золотишко везёт изрядно. — И медлительный на вид увалень неожиданно проворно исчез в чащобе.
Глава 14:
Кто с нами?
Оторваться от основного каравана с пушниной стоило хотя бы потому, что туча гнуса, изводившего до безумия и людей и лошадей, отстала. Скоро мы ехали среди величественных лиственниц, надеясь добраться до Якутска за три недели, благо дорога, построенная Русско-американской компанией, позволяла если уж не мчаться во весь опор, то по крайней мере не вязнуть в болотах, по которым теперь по большей части настлана гать.
Как охотника со стажем меня поражало изобилие дичи в этих девственных местах, так мало ещё затронутых загребущими руками алчных людишек. Куропатки ходили как куры в курятнике, совершенно не опасаясь лошадей, глухари сидели на ветвях выводками и смотрели казалось на нас с удивлением. Более крупного зверья, по честности говоря, не попалось, но следы кабанов, лосей, медведей и ещё кого-то, по незнанию мною не опознанных, пересекали наш путь тут и сям.
На седьмой день проводник-тунгус, который сразу признал меня за начальника и иначе как Тойон не величал, придержал низкорослого волосатого якутского коника,
— Впереди, у плохой каменный мешок плохой люди.
— Почему ты думаешь, что люди там плохие?
— Хороший человек не прячется в чаще, а разводит огонь, чтобы гнус прогнать, чай пить.
Это было серьёзное предупреждение, потому что в тайге человек редко встречает другого, а уж когда встречает, то радуется возможности поговорить, а коли кто прячется, то вряд ли с дружескими намерениями.
«Послушай, Савелий», — услышал я голос со-владельца тела в правом ухе: «Давай не станем ухарствовать, удаль свою покажем в другом месте и подождем отставший караван с мехами». — Благоразумное желание, и при других обстоятельствах я последовал бы ему без промедления, но сейчас возразил:
«Николай Петрович, ты, несомненно прав. Однако, напомню, мы торопимся, а останемся поджидать отставших, потеряем время. Кроме того, а что если там никакой опасности для нас нет? К тому же я надену доспех», — и Резанов нехотя согласился. Подозреваю, что его и самого тянуло на приключения, хотелось острых ощущений, испытать себя.
Я разделил отряд на две части: ядро и тыловой дозор, роль головного дозора отлично справлял проводник. Как нельзя в аккурат пригодились латы португальца — вот как раз самое время примерить, пододел под кафтан — и выдвинулся в голову нашего отряда.
Место и правда пренеприятное: справа скалы с каменными осыпями, и пешком-то не взобраться, слева глубокий обрыв с горной речушкой на дне, тропка в лошадь шириною в самом узком месте. Я бы именно тут оборудовал засаду, поэтому ехал сторожко, головой вертел чуть шея не отвалилась, но, кажется, подозрения напрасны, мы почти миновали опасную теснину.
И тут, как хлыстом, окрик:
— Слазь! Приехали!
Мысль фотовспышкой: «Попался таки…» А руки сами вскидывают ружье, палец давит спуск, курок высекает искры, хлёстко щёлкает бездымный порох, визжит пуля-турбинка, но, кажется, напрасно: юркого щербатого мужичонки впереди уже след простыл. Только рано он радовался.
Жахнуло из куста слева, по-над обрывом. Меня словно лошадь в правую сторону грудины лягнула. Пуля из такого слонобоя разворотило бы грудину не надень я кирасу, доставшуюся от португальца с корсарского фрегата. И она-то, видимо, нас с Резановым в общем теле спасла, Поскольку после первого окрика разбойника я чуть-чуть повернулся, пуля прошла вскользь, но с лошади меня снесло. И всё же тренировки во время путешествия, лазание по вантам с матросами наравне, почти полностью Восстановили физические кондиции, которыми обладаю и я, извернувшись, как кошка, упал практически на ноги, и тут же пригнулся.
Но то ли от неловкого движения, то ли от удара пули, а скрепляющие половинки кирасы ремни оборвались и задняя, со спины, плоская, тут же соскользнула и грохнулась с дребезгом подноса, а передняя скользнула вниз зацепилась выбираясь из-под одежды и, не подхвати я, шлёпнулась бы, отбив бы ноги — ещё бы, килограмма полтора! Однако убиваться было некогда и я метнул эту полукирасу, словно Бумеранг, прямо в лицо набегающему из облака дыма здоровенному мужичине, который уже перехватил ружьище как дубину и по-оленьи скакал ко мне завершить своё грязное дело.