«Сварщик» с Юноны
Шрифт:
— Имеется.
— Разбавьте половину вытяжки плесени, насколько помню по латыни она какой-то там пеницилиниум зовется, пусть будет пеницилин, в стопке дистилированной воды и вместе с хлопком несите.
Я вновь хорошенько промыл стопу, Лангсдорф прочистил ранку и мы вложили в неё тампон из хлопка пропитанного раствором пеницилина. К утру опухоль спала и кожа приобрела вполне здоровый вид. Однако на сем наши невзгоды не исчерпались.
Осунулся и посерел лицом Филимон. Парень он оказался терпеливым, иначе как объяснить, что сносил жуткую боль. Только когда от сломанной ноги потянуло гнилостным запахом, Лангсдорф переполошился.
В коридоре доктор обреченно махнул:
— Не жилец.
И это был удар, что называется «ниже пояса»: матроса спасли от ампутации, нога почти срослась, он уже шел на поправку и на тебе…. Ну нет, будем драться до последнего!
— Григорий Иванович, по-моему видел у Вас приспособление жидкости в организм вводить и отсасывать.
— Ну?
— Коли матрос обречен, несите-ка сюда разбавленную вытяжку пеницилина и сей прибор.
Лангсдорф остро взглянул на меня:
— Надеюсь, Вы понимаете что делаете, — и споро отправился в лабораторию.
Конечно, штука что принес Лангсдорф мало напоминала привычный мне шприц, да и в безвредности вытяжки из плесени для внутримышечного впрыскивания я не был уверен, но и смотреть, как Филимон в мучениях умирает не попробовав его спасти не мог. Дрожащими руками протер бедро спиртом, до ягодиц не дотянуться без переворачивания тела, набрал препарата и проткнув кожу ввел. А про себя подумал, что застрелюсь на фиг, коли матрос таки погибнет.
Вернулся в командорскую каюту, накатил стакан из-под чая спиртом, выпил как воду и отрубился.
Утром проснулся от того, что меня тряс за плечо доктор:
— Николай Петрович, Ваша Светлость, ей-Богу помогло Филимон уже просил есть!
Да и краснота спала, а кожа вкруг рубца порозовела.
— Уффф! — выдохнул я напряжение, державшее со вчерашнего вечера. А потом, После умывания и обильного завтрака, схватил кубик и двинулся в лазарет, где слабо улыбающемуся Филимону показал, как головоломка работает.
Лангсдорф позже качал головой: мол, парень про свою болячку напрочь забыл, только и делает что крутит головоломку.
Мало того, пришлось даже составить расписание: раненому кубик приносили на три часа и потребовалось выставлять караульного у двери в лазаретную каюту, чтобы никто не заходил к нему в этот момент. Французы глазели с завистью, но поначалу просить не осмеливались, зато потом… А в остальное время суток кубик находился в матросской кают-компании.
Успех был настолько ошеломляющий, что индеец по старой памяти, теперь уже быстрее, изготовил ещё пару игрушек. А я подумал о том, что вот они — живые деньги! Запатентовать я его запатентую несомненно, но надо сразу ставить производство! Что ж, это зарубка на память, я достал блокнот и записал в список задач, которые себе наметил. Надо ещё название дать головоломке, а то ведь придумают ещё чёрт знает что!
А на закате, в часы наилучшего прохождения радиоволн, на ежевечернем сеансе Кончита отстучала, что у неё появилась лучшая подружка Эстелла, которая страшно ревнует её, Кончиту: «Ах, сеньор Резанов, он такой!». А ещё зачастил Родриго и словно кот масло чуть ли не облизывает её кристадин. Я, по просьбе Резанова, отбил ответ, что, мол «У меня всё хорошо, море, небо, солнце, ничего особенного
Глава 13:
Детский сад
Нет, я конечно надеялся на какой-то успех, Но чтобы так… Однако расскажу по-порядку.
Началось с того, что делегация с «Авось» выкатила мне претензии: «Вот На „Юноне“ кубика целых два штуки есть, тем-то дали покрутить, а они, что же, бедные родственники?» Следом высказали недоумение через тихоню Данилова Офицеры: мол, «Вообще-то, обычно полагается в первую очередь-то как бы высшему сословию, офицерам, а уж потом, упрощённый вариант, нижним чинам, матросам». И даже французы, в лице капитана шевалье де Лаваля, с которым худо-бедно, но общались ближе чем с другими и который пару раз минут по десять кубик крутил, посетовал, что, мол: «мы конечно пленные, Но ведь люди-то с фрегата видят, и для французов, для азартной южной нации это прямо Издевательство-издевательство», — он тоже кубик держал в руках несколько раз по десять минут, думаю, что он имел свой интерес. Да приходили к Жаку и Луи их приятели: не совсем ж мы звери, друзей к раненым не пускать.
— Месье Резанов, а как называется эта игрушка? — поставил меня в тупик Жак при очередном посещении Филимона, который от заражения крови уже совсем оправился, только бедро не до конца срослось. Я задумался: «А действительно, как? „Русский кубик“ конечно прекрасно, но даже соотечественники двигают бровями от старания запомнить, а каково иностранцу…» Тогда не придумал ничего лучше чем «русский кубик» и по лицу француза прочел: нет, не запомнит. А значит придумает что-нибудь своё, что может оказаться негодным или даже вредным.
Вторым с этим вопросом ко мне подлез Хвостов, когда приходил за распоряжениями в командорскую каюту. Я как раз писал за столом и механически вывел: «Русский кубик». С минуту тупо пялился, лицом изображая тяжкие думы, потом схватил карандаш и переписал чуть иначе: «РУсский куБИК», и уже твёрдо ответил: А называется он, Николай Александрович, «русский кубик» или сокращенно, для простоты: «Рубик», и я показал как сокращал. Хвостов уважительно качнул головой:
— Очччень хлёстко, знаете ли. И запомнить легко.
С той поры так головоломку и прозвали: Рубик.
В общем, со всех сторон на меня насели. Понятно, что Орлиный коготь никак не мог наделать головоломок столько, чтобы удовлетворить потребности такой кучи народу. Я уже прятался — да где тут спрячешься! — везде меня подлавливали: в командорской каюте и в лаборатории Лангсдорфа, даже у радиста. Видимо от отчаяния мне в голову пришла гениальная идея: А что, если… И тут от уныния меня кинула в бурную деятельность.
Среди матросов выбрал самых искусных резчиков и раздал по одной детальке каждому: двое вырезали угловые, трое срединные E1 центральные кубики. И только 2 одинаковых совершенно, которые запорные, не доверил никому, это ноу-хау выполнял Орлиный коготь. Но для него и не в тяжесть, сидел себе под мачтой да стругал, в день выходила до сотни. Мы до того дошли, что запасы обычной доски пустили в дело, бук и орех. А Однажды я застал в офицерской кают-компании Хвостова, который задумчиво колупал пальцем панели палисандрового дерева.