«Свеча горела…» Годы с Борисом Пастернаком
Шрифт:
Иногда, благословляя меня на новую работу, он давал письменные инструкции. Вот, например, одна из них:
Впоследствии возникло наше литературное содружество, названное нами «нашей лавочкой». Ряд стихотворений начинал переводить Б.Л., а продолжала я, оставляя ему время для работы над романом. И я стала хорошо зарабатывать.
Вот надпись, сделанная Борисом Леонидовичем на автографе перевода (стихотворение Витезслава
Я работала с ним особенно счастливо во время нашего творческого лета пятьдесят шестого года. Б.Л. тогда занимался подготовкой большого поэтического однотомника и автобиографическим очерком для него, а я, что называется, взахлеб переводила Тагора. Деньги нужны были, и они добывались любимым трудом. Удачливым – что может быть лучше этого?
Помню, как тихими августовскими сумерками, едва успел Боря вступить на кузьмичевскую террасу, я ему прочитала предсмертное стихотворение Тагора «Бьют вдали часы»:
Бьют вдали часы, и я почти не слышуГородского шума за стеной.Солнце марта выбралось на крышиПлоские – и вновь передо мной…‹…›Зной звенит протяжной нотой полдня.Все, что видел на дорогах яДолгой жизни, – вспомнилось сегодня,Видно, по законам бытия.Прошлого забытые картиныМедленно прощаются со мнойВ смертный час, когда над жизнью длиннойБьют часы за городской стеной.Считаю, что это было моим настоящим боевым крещением. Едва подавляя от умиления слезы, Б.Л. говорил:
– Это, Олюша, от Бога у тебя! Очень хорошо, прекрасно. Ты настоящий мастер.
Преувеличения в таком духе были характерны для Бориса Леонидовича.
И не поправил ни единой строки. В следующем году вышел седьмой том сочинений Рабиндраната Тагора, где мое имя – я была счастлива – чередовалось с его. Мы с ним запомнили это издание.
А в пятьдесят восьмом году в однотомнике Галактиона Табидзе совсем без единой помарки были помещены тридцать два моих перевода. И среди них многие мои любимые строки:
Когда лесную парусинуРаздует ветер в паруса,Всегда я слушаю: осиныМне шелестят про чудеса…И сказки их из давней дали,Зовя меня опять назад,Пьянят, как старый цинандалиИ роз воскресших аромат.О розах были песни петыДавным-давно… Но где и кем?Лишь свод волнуется из ветокНа мимолетном ветерке.Самой судьбы клонится(Это был тот же мотив, что прозвучал в «Свидании»:
Но кто мы и откуда,Когда от всех тех летОстались пересуды,А нас на свете нет?)Не обошлось в работе «лавочки» и без анекдотов. Когда редакции начали признавать и принимать мои работы и я с гордостью получала свои первые гонорары, Боря подсунул к нескольким моим переводам один свой, приписав при этом авторство работы мне. До чего же он по-мальчишески веселился, когда редакция забраковала и вернула мне для переделки именно его перевод!
В седьмом томе собрания сочинений Тагора (Гослитиздат, 1957) под переведенным целиком мною большим стихотворением «Единый голос» стоит имя Б.Л., а в восьмом исправлено: «читать не Пастернак, а Ивинская». На этом настаивал Б.Л., так как он действительно не исправил в «Едином голосе» ни единой строки, перевод же вышел, по его мнению, удачным, а его радовала всякая моя удача.
То же и в книге стихов Тициана Табидзе «Избранное» (Тбилиси: «Заря Востока», 1957); из шести моих стихотворных переводов один («Стих о Мухранской долине») подписан Б. Л. Он этим завоевал мне право участвовать в книге.
С этой книгой, кстати, связан один неприятный эпизод. Вот как о нем рассказывает тогдашняя сотрудница Гослитиздата Мария Ефремовна Стручкова:
«Наша редакция выпускала книгу Тициана Табидзе, в которой было много переводов Бориса Леонидовича и Ольги Всеволодовны. Вдова Тициана Нина Александровна очень хорошо к ним относилась. Однако когда книжка была уже готова, накануне отправки ее в производство, мне вдруг позвонил Борис Леонидович:
– Мария Ефремовна, я снимаю свои переводы. Я узнал, что Нина Александровна не хочет, чтобы шли переводы Ольги Всеволодовны. Если снимут хотя бы один ее перевод – меня совсем исключайте из книги.
– Борис Леонидович, – взмолилась я, – это же невозможно, ведь книжка совсем готова.
– Нет, нет, я вам говорю: Ольга Всеволодовна все равно что я, это душа моя, это моя вторая жизнь, и то, что говорит Ольга Всеволодовна, – это говорят мои уста. Так что я очень вас прошу: если только тронут переводы Ольги Всеволодовны – снимайте и все мои переводы; я вам официально об этом заявляю, чтобы не было потом никаких недоразумений.
Почти сразу после окончания этого разговора в редакционную комнату вошла Нина Александровна Табидзе. Она сказала мне, что переводы О.В. ее не очень устраивают и надо было бы их снять. (Как оказалось потом, здесь проявилось влияние Зинаиды Николаевны, с которой Н.А. в то время особенно подружилась.)
А я под свежим впечатлением разговора с Б.Л. довольно эмоционально рассказала Нине Александровне о его решении. Н.А. страшно расстроилась, мы пошли к заведующему редакцией, и все, конечно, получилось так, как хотел Б.Л.».
Очень характерными для Б.Л. были наши профессиональные взаимоотношения. Он, признанный миром гениальный художник, относился ко мне, начинающему переводчику, как равный к равному в своей профессии.
Сохранилась его записка, приложенная не помню уже сейчас к какому тексту перевода: