Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий
Шрифт:
1992
Горбачев
Я давно хотел с ним познакомиться, но суета, меланхолия и другие урбанистические фантазии постоянно нас разводили. Но мы мечтали друг о друге, мы надеялись. И вот, наконец, на одно из тех неуклюжих сборищ (ах, где вы, тихие беседы у камина), которые я время от времени устраивал, его и привели. Я ничего не имел против людей, пускай собираются, но чтобы еду и кефир приносили сами, мы с женой не коровы, чего нас доить... "Он сам напросился", - шепнули мне.
Вел он себя тихо, ни к кому не приставал да и еды почти не коснулся, скромный гость, хороший гость. Вдруг я заметил, когда пошел уже общий
Я вернулся к гостям, которые дружно смотрели телевизор. "Совдеп накрылся", радостно сообщили мне.
Наконец-то! Давно пора! Но меня сейчас больше занимал Мишель, отдыхающий в темной комнате. И меня снова неудержимо потянуло к нему, захотелось плакать у него на груди и рассказывать, как я любил и страдал, как меня любили и страдали, и чем все это кончилось, как бывает хорошо иной раз на душе, а все остальное время - дерьмо в квадрате. Я понял, что мы нашли друг друга, но еще боимся признаться, но признаемся сразу, когда будем только вдвоем.
Гости не спеша стали расходиться, и только один уверенно и долго блевал в туалете, явно стараясь растянуть удовольствие. "Ну что, полегче тебе, маленький блевун?" - спросил я, когда он вышел. Я был груб, но не просто так, а все потому, что торопился на свидание с Мишелем.
Жена возилась с ребенком.
Я вошел к нему; он уже не спал, он сидел.
Я тоже присел. Вроде бы теперь нам никто не мешал.
Но что греха таить, все-таки я его боялся и долго не решался заговорить: Мишель как-никак!
Он сам помог мне.
– Ты веришь в судьбу?
– Мишель подмигнул.
– Иду я здесь, а навстречу, блядь такая, кошка. Я и так, и по-другому, но успела все-таки дорогу перебежать, манда с ушами. И, представь, через час я потерял спички. Ну как после такого не верить в судьбу?!
Я растерялся. Если наша встреча и дальше так пойдет, то не то что признания не будет, но в конце он меня вообще духовно удавит.
Мишель задумался. На всякий случай я пересел подальше.
Вечерело или рассветало, не знаю, московское время загадочно. К дому подъехал мусоросборник и стал разворачиваться. И без того нервы на пределе, а тут еще татарин на проклятой машине издает дикие звуки, один инфернальнее другого. Я решил теперь весь мусор дома сжигать в пепельнице, а сборщику я больше ничего не отдам!
– Хорошо, попробуем иначе, - Мишель снова подмигнул мне.
– Скажи, Игорек, ты любишь кататься с горы на санках с воплями?
– Нет, Мишель, я человек домашний, у меня совсем другие забавы и цели.
Мишель посмотрел на меня недоверчиво.
Неожиданно появился кот, гордый и умный. Мишель тут же схватил его и стал выкручивать ему все члены сразу. Кот орал, но Мишель знал свое дело, и скоро кот уже не мог орать. Вдоволь наиздевавшись, Мишель отпустил кота. "Это ему за спички, - объяснил он, - так надо! Судьба!" Пришла жена, забрала кота и отправилась зализывать ему раны.
– Ну, что нового, Мишель?
– Я уже начал привыкать к нему, такому грозному,
– Как дела? Как жизнь?
– Скажу тебе откровенно, как другу. Плохо все, - ответил Мишель, и две, нет, три, все-таки две глубокие, как противотанковые рвы, морщины легли на его серый лоб.
– Не расстраивайся, Мишель, а пойдем лучше мальчика смотреть. Недавно родился, - похвастался я.
– Хорошее дитя, не пожалеешь. Тут недалеко совсем.
И мы пошли смотреть нашего ангела и спиногрызика; жена не пускала, говорила, что уснул едва, но Мишель настаивал, обещал не шуметь, жена пропустила. "Какой мальчик!
– восхищался Мишель.
– Ах, мальчик какой!", жена растрогалась, а Мишель помолчал немного и сказал: "А ведь когда вырастет станет гадом!" Жена выгнала нас с позором.
– Игорь, а давай купим много-много водки и поедем к бабам, - воодушевленно предложил Мишель, когда мы снова остались только вдвоем.
– Ты романтик, - вздохнул я, - мы уже так больше не умеем.
– Тогда расскажи что-нибудь, - попросил Мишель.
– Мишель, представь, тихий вечер, полупустой автобус, летнее солнце заходит, что еще надо? Рядом мама и сын, мама спрашивает: "Ты жить хочешь?", сын отвечает: "Да", и все это так спокойно-спокойно, ни крика, ни шума, интонация теплая. Я похолодел, как столб на морозе. И только через две минуты, когда внутри уже все оборвалось, я понял. Я все понял, Мишель! Мама, осматривая сына с головы до ног, спросила: "Ты кушать хочешь?", а "ш" - это же редуцированная "ж"! Мишель, не знаю, как там у тебя с русским языком, не навяз ли он тебе, все эти шипящие, свистящие и беглые гласные, вот первый слог "ку" и пропал! А я, а ты, а мы только ведь ждем, где очередной речевой диссонанс вот она, вся правда, Мишель!
Мишель поморщился.
– Прости, Игорь, но я ничего не понял, - жалобно произнес он.
– Потому что ты мудоеб, - я рассердился, нельзя же быть таким тупым такому человеку.
– Значит, первый слог пропал?
– Мишель готов был заплакать.
– Пропал, Мишель, пропал, как твои спички, - и я погладил Мишеля.
– Нет, я далеко не мудоеб, но могу же я не понимать чего или не могу, ведь я же не святой.
– Правильно, Мишель, ты не святой, ты - мудоеб, - мне стало жалко Мишеля, я прижался к нему, - вообще мы все мудоебы, Мишель.
Мы поцеловались.
Потом отпрянули.
Потом еще раз поцеловались и снова отпрянули.
Потом поцеловались и уже застыли.
Может ли человек, неоднократно читавший Шестова, любить не очень красивого и не очень умного пожилого мужчину с беспорядочно торчащими из левой ноздри волосками, к тому же еще и тирана?
Вот и я не смог. И мы окончательно отпрянули. Итог нашей встречи был теперь совершенно непонятен.
И тут мы услышали, как заревел наш маленький ангел и бесконечный засранец. Жена взяла его на руки, долго ходила с ним по комнате, напевала идиотское баю-бай, потом не менее идиотское что-то блатное, но мальчик ревел все страшнее, уже стекла дрожали, соседи внизу проснулись, неужели снова пеленки менять?! Жена со слезами на глазах бросилась ко мне: "Спаси и помоги, у ребенка пропали любимые игрушки - волчок, веревочка и доллар!". Мишель, я строго посмотрел на него, где ты - там и волчок, а где волчок - там и доллар, но скажи: веревочка тебе зачем?