Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий
Шрифт:
Как и полагается в приличной семье, мы в воскресенье с утра пошли гулять. Уик-энд удался на славу - меня затащили на митинг, где русский народ был все еще без ума от Ельцина. Петя вместе со всеми кричал "ура" и бросал в воздух "Сникерс". Когда я попытался незаметно обнять Петю, бабушка ударила меня по рукам. Загнанный и охуевший, я бросился за помощью к русской литературе, хотя, конечно, тоже нашел куда!
И вот я снова на похоронах Илюшечки. Хороший был мальчик, но до Пети ему далеко. Ничего, Петюнчик, - я уже полностью сдался и называл ребенка, пользуясь
Год продолжался под знаком Пети. Как хуй с горы, на город скатилось лето. Петя теперь даже близко не напоминал царевича Дмитрия; он стал похож на гибрид юного Кагановича и разбалованного поросенка. От Пети дурно пахло, и он уже два раза прикладывался к водке.
Я худел на глазах. И Петины родственники сидели на шее, да и судьба Илюшечки не давала покоя все больше. Жалко было мне Илюшечку, так что даже старый роман я засунул далеко на антресоли! Илюшечка, мальчик мой, ангелочек такой чистенький, за что же тебя загнали в гроб черствые дяди русские писатели и злая тетка русская литература? Жил бы ты сейчас, я бы тебя, Илюха, не променял ни на какого Петьку - на хер мне нужен этот толстый Петька с его хозяйственной бабкой и сибаритом папой, слава Богу, что хоть маму ихнюю я не застал. А с тобой, Илюха, мы бы ходили в цирк, а по вечерам я стриг бы тебе ногти и мыл тебя в ванной, а отключат по причине разной хуйни горячую воду тоже не беда, Илька, ведь мы бы пошли с тобой в лучшую в Москве баню, где я достану холодного пива и спасу тебя от похотливых взглядов банщика.
Бабке исполнилась какая-то круглая дата. Я принимал непосредственное участие в юбилее, готовил стол и читал поздравительный текст от имени педофилов. Потом она и ее разомлевшие подруги вспоминали свою комсомольскую юность, пели песни той поры; меня заставили играть на баяне. По случаю юбилея Петин папа украдкой разрешил мне подержать Петю на коленях и погладить у него за ушами; тяжел стал Петя, тяжел. И совсем не следил за ушами.
Иной раз мне удавалось остаться с Петей одному. Но лучше бы не удавалось! Петя никак не отвечал на мою ласку, только требовал разнообразить ассортимент сластей и подарков. Мимо коммерческих ларьков Петя ходил барином; я унылой тенью плелся за ним.
Петя был моей расплатой за тот несчастный снобизм, что не давал мне покоя. Правильно, женщину или власть любить сложно, мужчину или театр - гадко, вот и хочется чего-нибудь светлого и нежного с национально оправданным фундаментом. Да только чудес на свете не бывает, и вместо стройного деревца в конце пути тебя ждет куча навоза. Но я все ждал, что Петя перестанет быть этой кучей и вернется ко мне тем тонким и одухотворенным растением, когда я его впервые заметил.
Мне уже ничего не хотелось - только бы поскорее кончилось это лето. Что может быть страшнее лета в городе в сочетании с неразделенным педофилизмом?
Мерзкое место этот ЮНЕСКО! И чего они там бесконечно фантазируют? Объявили бы еще, что ли, год козы!
Осенью все дети идут в школу. Вот и Петя закончил наконец свой детский сад - и ему пришла пора пойти в первый класс,
У бабки возникли новые грандиозные планы. Она собралась отремонтировать квартиру, а затем купить машину и огород. "Кажется, я свое отпедофилил", решил я.
В каждой приличной семье нужно иметь своего педофила. Каждый педофил до определенного предела может заменить няньку, репетитора и баяниста. На нас, педофилах, конечно, каждый рад воду возить! Ведь на какие только жертвы мы, педофилы, не идем ради наших детей! Но нельзя спекулировать на педофиле тогда педофил может перестать им быть. Тем более, что я никогда не мог отличить побелку от капота, а циклевку от покрышки. И потом - что я буду делать на огороде?! Кур сажать? Или цыплят на грядке полоть?
Первого сентября мы с бабкой повели Петю в школу. Он капризничал и упирался, даже укусил меня за палец. Осторожно поглядывая на Петю, массируя укушенный палец, я недоумевал: как же я, опытный гетеросек, узнавший на своей коже пятерых советских вождей, мог попасться в сети к этому кретину и поросенку? Блеск глаз, скромное обаяние неокрепших молочных желез, розовые детские пятна, сильная историческая аллюзия - все это разом куда-то подевалось. А на их место пришла тупость набирающего себя веса. Я проклинал мой педофильский романтизм - ясно же было с самого начала, что русские дети такие же точно бляди, как и породившая их реальность. Русские дети полностью ей адекватны.
На школьном дворе собралось много детей, часть из них была ничего тонкие, стройные и тоже кого-то напоминали. Но мне уже было все равно. Дети ладно, они, может, действительно, цветы и чудо, но ведь у каждого чуда есть родственники!
Я разговорился с учительницей младших классов. Именно ей мы отдавали нашего Петю. У нее также были неприятности - только что ее выгнали из стриптиза за разврат и постоянное недовольство собой; она чувствовала, что способна значительно на большее, чем мог дать ей простой стриптиз.
Чем дольше я смотрел на нее, чем сильнее в душе просыпалось что-то давно знакомое и забытое. Женщина еще способна, оказывается, вот так сразу, с налета меня возбудить! В конце концов, если никак нельзя без любви, то лучше все-таки любить женщину, чем ребенка.
"Эй, педофелюга, - привычно окликнула меня Петина бабушка, - ребенка надо будет после уроков забрать и покормить". "Все, старая, - я с удовольствием плюнул ей в лицо, - нет больше вашего педофила. Теперь как-нибудь сами".
Бабушка заохала, обещала оставить нас с Петей одних на всю долгую московскую ночь. "Что вы делаете сегодня вечером?" - спросил я довольно неуклюже учительницу, лихорадочно вспоминая, как надо приставать и ухаживать. "Что скажете", - легко согласилась она. "Тогда, - обрадовался я, - я вас приглашаю на поминки по одному милому педофилу".
Ну вот и все, мой педофил! Спи, моя радость! Ты славно поработал, но быт и проклятая страна съели тебя, так что спи спокойно и крепко, больше никто не посмеет тебя разбудить.