Свечи духа и свечи тела, Рассказы о смене тысячелетий
Шрифт:
Со случайными людьми все получилось наоборот. Раньше, бывало, замученные режимом по самые уши, но тогда еще не было все кончено, они свободно обсуждали - когда кого зарезали, а кто сам порезал. Истории с убийством легко и непринужденно передавались на каждом шагу. Вот Сашка приставал к Наташке, а племянник Иришки взял тесак и обоих сразу же наповал! Отбою тогда не было от подобных историй! Теперь же, когда все бесповоротно кончено, случайные люди только отмалчивались, предпочитали лишний раз поесть. А я тогда, когда все еще продолжалось, ликовал, я чувствовал себя выше случайных людей, их мир мне казался далеким и не моим, еще бы - ведь мне никогда не приходило в голову просто толкнуть человека, хотя бы актера
Я даже пробовал гадать на ромашке: убить, в конце концов, или не убить? Но ничего не вышло, потому что ромашка - дура, а все лепестки ее - бляди, не лучше тех, что приманили мою собаку. Да и всегда я испытывал известное предубеждение к флоре среднерусской полосы.
Вокруг текла жизнь, в которой все неожиданно оказалось кончено. Наших вот и я заговорил от имени масс - собак уводили бляди, у наших старух были здоровые ухажеры, а нам, отребьям всеобщего конца, только и оставалось что переводить Хереса де Хирагаяму, ублажая упырей бизнеса и помогая забыться остальным.
Меня обманули, меня купили, меня предали, ведь мне с юных лет обещали, что говно дней - это временно, а скоро, вот-вот, придет прекрасная светлая пора Только надо закончить школу, сбросить коммунистов, увеличить выпуск мяса и открыть побольше церквей. А ведь еще в детстве, даже до хлеба с ножом, когда я впервые упал в онанизм, даже не зная еще, куда же я упал, а утром родственники меня ругали, что в комнате кислым пахнет, - ведь это тоже все было! Поэтому я убью старуху, несмотря ни на какие ромашки, чтобы запах кислого исчез навсегда.
Разве я могу забыть, как я при коммунистах еще страдал всей душой, всем сердцем - теми, что сейчас на собаке помешались и не хотят Хереса переводить, всей своей спермой за тех, кто плакал пьяными слезами в какой-нибудь там пивной! Как я ненавидел канцелярскую безликость московских вечеров! Как я верил всей своей пресловутой спермой, что возьмет и начнется новая, прекрасная и необыкновенная жизнь, в которой будут счастливы все: мы, дети и собаки. Как же, началась и продолжилась...
Потому я и убиваю. Я еще вот почему убиваю: а) Камень лежит на душе моей камень ответственности. Поднимите этот камень, выбросьте его в жопу, тогда я, наверное и не убью. Но некому поднять этот камень, все заняты на инфляции, да и голодно, б) Старуха ходит в магазин, как императрица, а больше всего на свете я не люблю русских императриц. Русских царей - очень люблю, обожаю также министров без портфелей и содержателей постоялых дворов, но русские императрицы всегда вызывали у меня раздражение одним своим видом, в) И не устану повторять про собаку. Я не знаю, как пройти в "Савой", меня туда не пустят, конечно, я же не блядь, мое место, где Херес и сомнительная планета Йух, и бляди уже наверняка съели мою собаку, когда им с утра не хватило баварского паштета, а у меня до сих пор перед глазами - мы выходим на прогулку, и моя сука, заждавшись, писает, подняв четыре лапы сразу и одновременно стремительно уносится прочь, г) Я убиваю, чтобы был счастлив не кто-нибудь, а горячий русский монолог, такой желанный и наивный, вечно сам собой недовольный, но, в сущности, ни в чем не виноватый и такой весь маленький и милый.
И я поехал к Крамаренковой подруге. Вообще старухи за последний век здорово измутировались. Если раньше старухи слово боялись сказать, вели себя тихо, держали при себе компаньонку или какую больную, то теперь старухи совершенно распустились - живут в цековских домах, покупают самое дорогое, любовников заводят и требуют, чтобы крепче любил, а если и приводят компаньонку, то исключительно в качестве лесбиянки.
Света нисколько не удивилась
"Что, не все облевал?" - радостно спросила она
"Не
Света расцвела. Оказывается, она мне так благодарна - и за косметику, и за квартиру. Ведь Света - девушка ленивая, квартира паутиной заросла давно, а после того, что было, ей волей-неволей все убирать пришлось. Квартира теперь сияет, а под толстым слоем рванья Света обнаружила массу интересных забытых вещей! В том числе много денег и первый девичий дневник, - похвалилась она.
Мы беседовали так мило, ни о чем серьезном, разве что о том, как жить дальше, а потом она весело разделась и села у меня в ногах, облизывая их, продолжая беседу, внимательно меня слушая. Пусть она худая, пусть ленивая, но ведь ласкается, и хуй в ответ тает и забывает про говно дней.
А потом, когда мы катались по полу, оставляя повсюду отпечатки наших оргазмов, я понял - что пить больше не буду, а если и буду, то не так много и быстро. Эти отпечатки были не унылые или какие-нибудь там блеклые, а сочные, сильные, настоящие. Ван Гог подавился бы компотом и отрезал себе второе ухо, если бы узнал, как хороши наши отпечатки. Почему-то раньше я считал их бесцветными, а тут вдруг выяснилось - они голубоглазые, иной раз бледно-малиновые да любые, всех ракурсов и спектров, но совсем, конечно, не бесцветные. Бесцветными раньше были мои глаза! Мы отдыхали, даже пили чай и смотрели видео, а потом снова бросались туда, где скоро будут другие свежие отпечатки.
Эти отпечатки были бесконечно всякими по форме, их разнообразие не знало границ. Пятна, кстати, занимали последнее место, а преобладали колеса и треугольники.
"А с Крамаренко у тебя тоже получались разноцветные отпечатки?" - ревниво спросил я,
"Дождешься от него, как же", - брезгливо ответила она, измученная мной, и вытерла часть отпечатков его фотографией, которая тут же сделалась похожей на радугу или палитру.
Света показала мне выставку вещей, которые она нашла, убираясь, после того, как я облевал все. Здесь были и аттестат зрелости, и семейная реликвия чудное кольцо, где переплелись худые, как и сама Света, змея и лошадь плюс какой-то старый гондон. Вдруг она забеспокоилась - не задумал ли я чего дурного? Ее голос стал похож на звук, губы запрыгали, причем к выставке это не имело никакого отношения, два раза все не облевать.
Я вяло ответил, что есть тут на примете одна старуха не старуха, и снова потянулся к ней, хотелось новых, более свежих отпечатков, но Света отбежала в сторону.
Какая же она худая, а талия - так просто недоносок! Вот забуду я ее со своим Хересом, что она будет делать с такой худой талией? Кому еще будет нужна такая хилая талия для производства отпечатков всех цветов радуги или палитры?
Я никогда не верил в роковые совпадения. Мне казалось, что они - только для плохих романистов и несчастных журналистов, которые едят их, наспех помазав прогорклым маргарином и посыпав крупно помеленной солью украинских кровей.
Но когда в дверь позвонили и Света, утонув в моих штанах (ее были все в отпечатках, свои я уберег), открыла - я припизденел. Оказывается, есть на свете Бог роковых совпадений! Это пришел он сам, я увидел его в коридоре. Не Крамаренко и не Херес... Это был он - любовник моей старухи!
Я стер оставшиеся отпечатки, майка перекрасилась в сиреневый цвет. Хрен с ней, с майкой, я даже не мог выговорить свое имя, когда Света нас знакомила, предварительно отдав мне штаны. Вообще мужские русские имена - тяжелые, в моменты, когда является Бог роковых совпадений, лучше иметь рядом мужчину с греческим или норманнским именем. Но откуда? Ведь родителям дела нет, называют черт-те как, пораженные фактом рождения мальчика, а не девочки.