Свечи на ветру
Шрифт:
И он завернулся в саван и лег рядом с Хаимом.
— Хоть щекотаться не будет, — обрадовался служка.
— А я щекотки не боюсь, — сказал свадебный музыкант Лейзер. — Меня сколько ни щекоти — никогда не засмеюсь. Кожа у меня такая… как кора…
— Помолчите, — сказал Юдл-Юргис.
— Мы еще, Юделе, намолчимся, — промолвил свадебный
Грохот приближающегося грузовика заставил старика умолкнуть.
— Мимо проехал, — сказала беженка. — Мимо.
По улице Стекольщиков грохотали военные машины, слышались отрывистые слова команды, но к нам в ставню так никто и не постучал.
Под утро все затихло: и метель, и грохот.
За окнами пасхальной скатертью стелился снег.
Служка Хаим заворочался, согнул в коленях затекшие ноги, высунул из-за материи желтую физиономию и прошептал:
— Будь благословен во веки наш всемогущий господь! Аминь!
Затем он повернулся на бок, протянул руку и похлопал по спине свадебного музыканта Лейзера.
— Вставай! Слышишь! Вставай! Облава кончилась!
Свадебный музыкант Лейзер не шевелился.
— Сейчас вы увидите, как он не боится щекотки!
И служка принялся шарить у него под мышкой, потом по затылку, потом по паху. Движения Хаима становились все яростней, все чаще. Теперь уже он не шарил, а щипал Лейзера, мял, пока наконец не отпрянул от распростертого на полу тела и не издал протяжный, бесконечный, совсем не старческий, воинственный стон.
— Что ж ты, Лейзерке, наделал? Что же ты наделал? — запричитал служка. — Мы же победили!
И разрыдался.
Вместе с Юдлом-Юргисом я вынес свадебного музыканта Лейзера и положил в снег.
Отпевать его было некому.
По обычаю требовалось десять мужчин, а нас было только трое — я, Юдл-Юргис и Хаим.
Больше собрать все равно не удастся: кто спрятался, кто, с утра пораньше, ушел на работу.
Можно
Какая радость лежать где-нибудь на пустыре, возле отхожей, в одиночку?
Полежит в снегу, и какой-нибудь немец вроде того с гофрированной шеей или Ассир с голубой повязкой на рукаве подберут его и с попутным грузовиком отправят туда, к тем рвам, на те опушки.
Пусть свадебный музыкант Лейзер придет к тем, кому он полвека играл на скрипке.
Нельзя ему лежать одному. Нельзя.
Сам он уже туда не дойдет, а иначе ему не добраться.
— Как собаку! — кипятился служка Хаим. — Как шелудивого пса!
Но я так и не дотронулся до лопаты.
Свадебный музыкант Лейзер лежал в снегу и ждал последней милости от людей.
От нелюдей.
Я отнес его скрипку Менахему Плавину.
Смешанный хор и оркестр разучивали Бетховена.
Я присел на лавку и стал слушать.
Женские голоса негромко выводили:
— Алле меншен зайнен брюдер… Обнимитесь, миллионы.
Я сжимал в руке скрипку и твердил про себя:
— Обнимитесь, миллионы! Обнимитесь, могильщики и золотари, часовщики и портные, трубочисты и свадебные музыканты. Обнимитесь, наставники и доктора, служки и беженцы! Обнимитесь, литовцы и евреи, русские и немцы, выкресты и магометане!
Обнимитесь, живые и мертвые!
Все люди — братья, твердил я.
Все — дети человечества.
И нет среди них ни одного пасынка! Ха-ха-ха!
— — — — — — — — — — — — — — — — —
Пасись, коза, пасись, серый волк еще клацает зубами, но бабушка уже печет свадебный пирог с изюмом и корицей.