Свекровь дальнего действия
Шрифт:
— Станислав?
— Нет, прямо совсем польское. Такое, что услышишь и сразу подумаешь: «Ого, польское имя!». Понимаете, о чём я?
— Лех? Кшиштоф? Казимир?
— Нет. Вы перечисляйте, я, может быть, вспомню.
Но на этом мои познания в польских мужских именах заканчивались. Зато меня осенила идея.
— Минуточку, — сказала я, достала мобильник, вышла в Интернет, набрала в поисковике запрос «польские мужские имена» и принялась читать вывалившийся список: — Адам, Амадей, Амброзий, Анджей, Багумил, Бартоломей, Бенедикт, Богуслав, Болек, Болеслав, Бонифаций,
Перечисление грозило растянуться надолго, к счастью, Светлана Дмитриевна меня прервала:
— Стоп. Гавел. Точно — Гавел.
— Хм, забавно, тут написано, что Гавел переводится как «петух». Ему, наверное, подошла бы в пару какая-нибудь Галина, что значит «курица».
— Ева и была той самой курицей, — бросила Колупаева. — Типичная домашняя наседка. Вот не могу понять — что в ней мужчины находили? Может, их привлекала ее серость, безропотность, безынициативность? Наверное, на ее невзрачном фоне они сами себе казались богами с Олимпа.
Она сказала это очень недобро, про подругу так не говорят, тем более про покойную. Была тут какая-то странность… Возможно, это бред, но у меня возникло подозрение, что Светлана Дмитриевна до сих пор относится к Еве Ивановне не как к подруге, а как к сопернице. Причем сопернице более удачливой.
Я решила проверить свою догадку:
— Она увела у вас мужчину?
Колупаева едва заметно передернула плечами под белым халатом:
— Вот еще — увела! Да такой мужчина и даром не нужен — вдовец с ребенком! И сам не жилец оказался, через год умер.
— Вы говорите о Чижове? — изумилась я. — Об отце Сергея?
Светлана Дмитриевна кивнула и спокойно сказала:
— Они познакомились здесь, в этом самом кабинете. Ева пришла на прием, а Вениамин зашел за мной, у нас были билеты в театр. Но в тот вечер спектакль смотрела не я, а Ева. А вскоре они поженились.
— И вы после этого лечили Еву Ивановну? Столько лет?! И даже дружили с ней?! Вы потрясающая женщина!
Дама польщенно заулыбалась.
— Во-первых, не забывайте, что я прежде всего врач, давала клятву Гиппократа, для меня здоровье пациентов всегда было выше личных отношений. А во-вторых, Вениамина тоже можно понять. Ева была на восемь лет меня младше, а вы знаете, как для мужчин это важно.
У меня мелькнула мысль, что причина заключалась не только в возрасте. Вдовец искал мать своему малолетнему сыну, а сухая и самовлюбленная врачиха для этой роли подходила с трудом.
— Когда Вениамин умер, я предупреждала Еву, что ей придется нелегко. Искренне советовала отказаться от ребенка, пока еще не успела к нему привязаться. О своем здоровье надо думать, а не чужого спиногрыза поднимать! Но она меня, к сожалению, не послушала.
У меня челюсть отвисла. Как это возможно — прожить с ребенком год и не привязаться к нему? Да тут котенок за две минуты заползает в самое сердце, что уж говорить про маленького человечка, с его радостями и печалями. Определенно, Сергею сказочно повезло, что его отец когда-то думал головой,
— У вас-то как сложилась жизнь? — спросила я. — Вы замуж вышли?
Светлана Дмитриевна посмотрела на меня так, словно я сделала что-то ужасно неприличное — например, сняла подштанники в общественном месте.
— Извините, журналистское любопытство, — смутилась я.
Тем не менее собеседница с достоинством ответила:
— Замуж я не вышла. И детей у меня нет. И, знаете, я ни капельки не жалею. Насмотрелась я на Еву, она ни дня не жила спокойно, всегда как на вулкане. Уж если пасынок ей всю душу вытряс, я представляю, как тяжело приходится с родными детьми. Боже упаси меня от такого злосчастья!
Госпожа Колупаева вдруг пригорюнилась.
— Жаль только… — произнесла она и осеклась.
— Да?
— Время. Жаль, что время ушло. Вернуть бы мне мои тридцать лет! Как подумаю о своем возрасте… Ой, нет, об этом лучше не думать!
Зря она так. В любом возрасте есть своя прелесть. Пятьдесят один год, например, без остатка делится на семнадцать.
Глава 18
Рядом с Боткинской больницей действительно обнаружился небольшой сквер, и в нем действительно играли в шахматы. Группа шахматистов была немногочисленна, всего пять человек, и состояла из мужчин в возрасте хорошо за шестьдесят и даже за семьдесят лет.
Это был классический шахматный турнир: старички, разбившись по парам, сидели на скамейках и глубокомысленно смотрели на шахматную доску. Время от времени кто-то из пары передвигал фигуру, и тогда второй игрок на секунду оживлялся, по его лицу пробегала буря эмоций, а затем он снова впадал в мыслительное оцепенение. Одному шахматисту не хватило пары, и он играл сам с собой, переворачивая доску, то за «белых», то за «черных».
Я подошла к одинокому игроку.
— Здравствуйте! Подскажите, пожалуйста, как мне найти Гавела?
— Гавела? — Он оглядел своих товарищей. — Его пока нет, но он скоро будет.
— Вы точно знаете или предполагаете?
Старичок улыбнулся:
— Вероятность его прихода равна пятидесяти процентам: либо придет, либо нет. Вы можете присесть и подождать.
Я села на краешек скамейки.
— Партию в шахматы? — голосом искусителя поинтересовался пенсионер.
Я замахала руками:
— Ой, нет, я не умею играть!
— А я научу.
— Боюсь, игра с таким слабым соперником не доставит вам удовольствие, — мягко сказала я.
Но фанат не отставал:
— А вы знаете, что шахматы — это одна из древнейших игр на Земле? И что скоро их, возможно, включат в программу Олимпийских игр?
Сделав загадочное лицо, я наклонилась к старичку и прошептала:
— Молитесь всем богам, чтобы не включили.
— Почему это? — удивился шахматист.
— Потому что тогда шахматам настанет конец, американцы в корне поменяют правила игры.
— При чем тут американцы? Какое отношение они имеют к шахматам? У этой игры многовековая история, это вам не американский футбол, в конце концов!