Свержение ига
Шрифт:
— Возьми своего господина, — сказал он рыжебородому, — и более цтоб не разбойницать, не то...
Договорить ему, однако, не удалось. Бердоулат рванулся навстречу рыжебородому, выхватил висевший у того на поясе кинжал и снова бросился на Сцибора. Семёну вновь пришлось применить силу.
— Тю, сказывся, никак! — донеслось из толпы. — Як дурной кочет, успокоить трэба. Бей зараз!
Толпа стала теснее обступать место недавнего поединка. Теперь её, похоже, уже нельзя было остановить. Вскоре на небольшом пятачке остались лишь стражники с писарем, Сцибор
Помощь подоспела в самую последнюю минуту — вырвавшемуся в суматохе рыжебородому удалось встретить стражников и самого Нурдавлета, прибывшего, чтобы понаблюдать за ходом кормного дня. Сопровождавшие его татары и невесть откуда взявшиеся стражники набросились на толпу и в один миг разогнали её. Как ни скоротечны были их действия, опытный Нурдавлет сумел уловить настрой толпы, понять, какая опасность угрожала наследнику и кому он обязан его спасением. Нурдавлет мысленно возблагодарил Аллаха, но виду не подал и, когда освобождённый Бердоулат с руганью набросился на Семёна, сурово одёрнул его:
— Замолчи, щенок! В твои годы нужно уже уметь отличать друзей от врагов. — Он внимательно посмотрел на Семёна: — Где я мог тебя видеть, бахадур?
— Я с московским послом был у твоей милости весною, — поклонился Семён.
— Так вы люди московского князя?
— Тот, кто дрался с твоим сыном, польский рыцарь. Он победил по-честному. А этот. — Семён указал на Матвея, — приехал к тебе от нашего государя. Он тоже весной был у твоей милости.
Нурдавлет задумался — весна не вызывала у него приятных воспоминаний, ну да на всё воля Аллаха. Он вздохнул и сказал:
— Завтра у меня большой той, приходи со своими друзьями и не забудь прихватить того, кто победил царевича.
Богат был и шумен той. На длинных скатертях лежала разная татарская снедь — уже давно известно, что на чужбине люди становятся более истыми ревнителями своих обычаев, чем на родине. Гости с опаской смотрели на незнакомые кушанья, особенно Сцибор, который слишком преувеличил тогда в корчме относительно знакомства с разными странами.
— Это что за пакость, которая воняет, как десять жолнежей после изрядной потасовки?
Матвей в меру своих скудных познаний объяснил:
— Это тулупный сыр, названный так потому, что для созревания его на месяц заворачивают в овчину.
— Матка Бозка! — радостно воскликнул Сцибор. — Нам повезло, что у них не принято выдерживать сыр в шкуре старого козла. Лет двадцать назад во время войны с тевтонцами у меня в отряде был такой, и знаешь, швабы вприпрыжку бегали от нас, ибо иначе падали замертво от козлиного духа... Ну а там что такое, похожее на мощи святого Иеронима?
— Это пастырма — завяленное на солнце воловье мясо. Оно солоноватого вкуса, долго держится во рту...
— И, судя по всему, может держаться там до второго пришествия. Прекрасное
Такие речи вряд ли могли понравиться хозяевам, однако Сцибор молчать не мог и, чтобы соблюсти приличия, говорил только по-латыни в уверенности, что его никто не поймёт. И не только говорил. В его чреве с удивительной быстротой оказались и тулупный сыр, и пастырма, и какач — таким же образом приготовленное баранье мясо, и каймак — затвердевшие на огне сливки, и нога зажаренного на вертеле, начиненного чесноком и фисташками молодого барашка, и многое другое, чем потчевали гостеприимные хозяева. Всё это обильно смачивалось хмельной башбузой и, возможно, потому не слишком задерживалось во рту словоохотливого рыцаря.
— Всё бы ничего, Панове, — продолжал провозглашать он, — если бы они ещё знавались с добрым вином и научились сидеть на стульях. Ну зачем, скажите, должен я прятать под себя ноги, будто на них копыта или они растут не из положенного места? Пора бы знать, что в наши дни всякий добрый рыцарь носит острые шпоры и что из-за дурацких привычек я уже два часа пришпориваю себя. Ещё немного кумыса, и на меня можно надевать уздечку. Что?! Ты ошибаешься, надеясь на то, что это заставит меня замолчать...
Надежды действительно никакой не было, и Матвей с опаской озирался вокруг. Но присутствующие если и обращали внимание на Сцибора, то только затем, чтобы удивиться количеству поглощаемой им пищи. Лишь однажды встретился он с полным ненависти взглядом молодого царевича. Матвею даже показалось, что тот понимает смысл сказанного, и тогда ему стало не по себе. Предчувствие всё-таки не обмануло: в разгар тоя Нурдавлет подозвал к себе старого рыцаря и сказал:
— Говорят, ты очень искусен в сабельном бою, но победил моего сына не по правилам.
Сцибор с достоинством ответил:
— У нас считается, что зрелость мужчины наступает тогда, когда он научится проигрывать. Твой сын ещё не стал мужчиной.
Переводил рыжебородый. Зная необузданный нрав своего господина, он попытался смягчить ответ, но Бердоулат, даже не дослушав до конца, яростно вскочил и звякнул саблей.
— Это обидные слова и опасные даже для гостя, — покачал головой Нурдавлет.
— Отец! Я убью этого гяура! — вскричал Бердоулат.
Сцибор даже не взглянул в его сторону.
— Я уже пощадил однажды твоего сына по просьбе своего московского друга, — тихо сказал он Нурдавлету, — а ты в награду не можешь накормить меня досыта и отрываешь от стола по пустякам.
— Пощади ещё раз, теперь по моей просьбе, — так же тихо ответил Нурдавлет, — и тогда целый год будешь кормиться у моего стола. Дайте ему тупую саблю!
— Э нет... В наши годы можно менять только сноху. Но у меня нет сына, а у твоего сына нет жены. Останемся при своём.
— Хорошо, однако, если ты сделаешь ему хотя бы одну царапину, я прикажу посадить тебя на кол. Не обессудь, здесь мы держимся своих обычаев и в еде, и в суде.