Свержение ига

Лощилов Игорь

— Да нет, крепко хочет, даже подсобить просил и грамоту его до великого князя довести.

— Покажи!

— Дак чего казать? Обещался ведь довести и крест в том поцеловал.

Пристала, однако, так, что пришлось показать.

Прочитала Елена грамоту верховских князей:

— И что думаешь делать?

— Думать-то мне нечего — сделаю, как обещался.

— Ну и дурак, — спокойно сказала Елена.

— Но-но, взяла себе волю, — обиделся Василий. — Да если я верховских князей к Москве примыслю, мне Иван Васильевич...

— Шубу новую даст? И будет у тебя много шуб, и на зиму хватит, и на лето, чтоб всегда было видно, какой ты есть дурак.

Василий

опять обиженно засопел. А Елена горячо заговорила в его спину:

— Рассуди-ка сам, что выйдет, если верховские земли Москве отойдут. Окружится твоё Верейское княжество московскими землями, и придёт полный конец твоей удельщине. Станешь из голдовника служилым, а там и вовсе охолопишься. Что тогда детям оставишь?

— Что ж делать? — медленно повернулся Василий.

— А ничего... Не было никакой грамоты, и всё. А ещё лучше — мне отдай.

— Зачем?

— Сам говорил: верховские к Ольшанскому тянутся, вот и перестанут.

Василий оторопело смотрел на жену, заливаясь красным цветом.

— Ты что же удумала? — вскричал он. — Верейские никогда предателями не были. Позор на меня покласть хочешь?

— А ты хочешь власть достать и руки не замарать?

— Ничего я не хочу, окромя того, чтобы крестоцелование своё не нарушить.

— У нас говорят: кто мало хочет, тот спит на конюшне. Вот и иди туда!

Василий в ярости выскочил из опочивальни и услышал за собой звук дубовой задвижки. Сутки крепился, на вторые не выдержал, пришёл с повинной. Но Елена не пустила.

— Отворись, лапушка, соскучал я за тобой, — прильнул он к двери опочивальни.

— Целоваться небось желаешь? — неожиданно спросила из-за двери Елена.

— Моченьки нет, — воспрянул Василий.

— Иди свой крест целуй. — В её голосе слышалось презрение.

Сел Василий на пороге, повесил голову. Семейная жизнь повёртывалась незнакомой стороной. Ведь упреждали доброхоты, ведь говорили, что ничего нет лучше вольной воли. И правда, как он был счастлив с друзьями-товарищами, когда по государеву слову мчался на край земли доставать себе честь, а великому князю славу. Нелёгкая была жизнь — в седле спал, с саблей миловался, но душу свою не поганил и смотрел на мир честными глазами. Вспомнил Василий Матвея с Семёном и почувствовал угрызение, что на свадьбу не позвал. Имел мысль, а потом потерял её в колготне. Вспомнил, как во время сидения в ордынском плену рассказывал им Матвей евангельские притчи, многие мысли и заповеди из разных вер и религий. Удивлялся тогда Василий, что в заповедях неверных есть немалая мудрость. Пришла на ум одна, которую от нечего делать тогда же выучил: «Когда вы гневаетесь на кого, не избегайте его близости, подойдите к нему и поклонитесь ему и выскажите спокойно, без шипов злоречия все-все, что причиняет вам досаду в нём. И заново забьёт ключ любви. И лучшим будет тот из вас двоих, кто первым придёт с поклоном». Посидел ещё немного Василий, прикидывая, что нужно сказать Елене, и решил, что обвинять её не в чем: ведь не от зла, а от любви тянет она его на высокие дела. Ну а то, что ведёт к ним негладкая дорожка, это понять надобно и попривыкнуть. Так не придумал он досадных слов, просто подошёл к двери опочивальни и просунул сквозь щель грамоту верховских князей.

В эту ночь спал он рядом с молодой женой, но ключ любви не забил с прежней силой. С той поры потускнел Василий и голосом сник, будто некто перевязал у него живую жилу. Зато Елена, даром что княгиня, шустро носилась по дому и вокруг него, везде звенел её неунывающий голосок. Быстро прибрала она к

рукам княжеское хозяйство, и вскоре уже ни одно дело не обходилось без её участия. Она освободила Василия от мелких забот, потом от крупных и сделалась ему в конце концов настолько необходимой, что он не мог решить без неё ни одного вопроса.

Пока в Верее кипели страсти, в Москве собиралось новое крымское посольство. На этот раз великий князь проявил необычную для себя щедрость, особенно по части оружия и воинских доспехов, чем вызвал недовольство своего казначея.

— Чтой-то не в меру ты расщедрился, государь, — брюзжал обычно покладистый Ховрин. — Ладно бы ещё меховой рухлядью бросался, её вона сколь по лесам шастает, ты же немецкую бронь да фряжские самострелы поганцам отдаёшь.

Иван Васильевич усмехался: от нас-де не убудет, а крымцы пусть почаще вспоминают, что доспех без дела ржавеет. Не забыл он и о просьбе Менгли-Гирея относительно бывшего хана Джанибека и его братьев, понимал, сколь опасны для державного трона родственные междоусобицы, и взялся помочь новому союзнику. Джанибека поселил в московской земле и глядельщиков приставил — пусть пасётся под строгим присмотром. То же решил сделать и с братьями. Долго прикидывал, как выманить их из литовской земли, — дело требовало особой тонкости. Он не раз вспоминал об удачливом посольстве и порывался вызвать не в меру загулявшего главу, но сдерживался: Василий — человек знатный, его вызов и внезапный отъезд из Москвы не останутся незамеченными. В конце концов решил действовать через запомнившегося смышлёного посольского.

— Пойдёшь с торговым караваном в Литву, — напутствовал великий князь Матвея. — Отбери сам, что и сколь надо. По пути заедешь за князем в Верею и передашь всё, о чём тут говорено, а что сверх того напридумаете для дела, то всё будет ладно.

У нас, известно, служить не торопятся, зато, если сам государь повелел, всё вершится в мгновение ока. И вскоре уже в Верею вступал богатый караван, а с ним и Матвей с Семёном. Василий принял их с радостью, с него даже тусклота сошла. Когда услышал про новое великокняжеское поручение, довольно усмехнулся — разве это не лучшее подтверждение его слов о неизменной государевой чести? Сразу же поспешил к жене поделиться новостью, однако по мере того, как Елена хмурилась, из голоса Василия уходило ликование.

— Заодно верховские земли погляжу да с князьями поговорю, — закончил он уже сосём неуверенно.

— И не забудь тогда сказать, как их грамоту до великого князя довёл, — поддела она и покачала головой: — И когда гордость в тебе проснётся? Всё как мальчик, куда ни шлют. Или снова шубу хочешь?

— Я на службе и государева приказа ослушаться не волен, — нахмурился Василий.

— А кто узнает о твоём ослушании?

— Ребята вернутся, скажут.

— Им ещё вернуться надо.

Василий встрепенулся: просто она боится за него. Раздражение отступило, он привлёк Елену и мягко сказал:

— Не на погибель едем, да и удачливые мы — сколь уж с этими друзьями-приятелями хожено.

— То раньше, — проговорила Елена, прильнув к его груди, — теперь я твой друзья-приятель, так? Иди в опочивальню и ни о чём больше не думай, у нас нынче дела поважнее...

Напрасно в тот вечер ожидали Матвей с Семёном возвращения друга. Так в недоумении и ушли на ночлег, а утром дворский сообщил, что князь с княгиней надолго уехали из города и велели проводить гостей. Судя по всему, ждать их не имело смысла, да и дело звало. И хотя караван ушёл в прежнем составе, друзьям показалось, что случилась большая потеря.