Свержение ига

Лощилов Игорь

— Ведите на злодея, не оставляйте нас сиротами! Выйдем все в литовскую землю, лучше под чужим королём жить, чем под своим кровопийцем.

Андрей недовольно морщился:

— Много, погляжу-ка я, здесь ратоборцев, причём каждый воевода знает, куда идти и кому отдаваться.

— Вот и веди, — наседал Борис.

С наступлением масленой недели в княжьем дворце был устроен большой пир. Борис и его приспешники, которые поначалу придерживались строгих угличских правил, теперь разошлись повею: рты нараспашку, языки на плечах. Кто в Литву хочет подаваться, кто с немцем на унию тянет, кто в Новгород и Псков зовёт, благо великокняжеских войск там немного. Послушал Андрей пьяные выкрики — не останови,

всё дело загубишь, — и крепко ударил о стол.

— Будя! Собирайтесь в поход, через два дня выступаем!

Застольники опешили, потом зашумели единым гвалтом:

— Вот это верно! Пойдём в Литву, устроим Ивану великую укоризну!

— Не в Литву, а в Москву! — крикнул Андрей.

— А и верно, чего мы в той Литве не видели?

Пьяным-то воякам сейчас всё равно куда, лишь Борис в недоумении пялился на брата:

— Кака Москва? Пошто переменился?

— Ничего, ничего, — успокоил его Андрей, — вели готовить обоз да рассылать призывные письма: надобно всех охотцев к себе приветить. И гляди, чтоб хмелем более не баловаться...

Углич закипел предпоходными хлопотами. Те, кто недавно ратовал за выход в литовскую землю, теперь радовались походу на Москву:

— Посадим Андрея Васильича великим князем в Москве.

— Нужна она ему. Он, слышь, великокняжецкий стол здеся теперь поставит. И митрополита сюды перетянет.

— Ну уж конешно, без тебя не решит...

Матвей, которого Борис Волоцкий привёз с собой и держал за писаря, недоумевал: почему вдруг вышла такая перемена? Как-то в Кремле ему довелось столкнуться с прытким Проном. Тот так обрадовался, что даже приостановил свой бег.

— Ты теперя здесь нюхаешь? — обнял он Матвея. — Но ничё, я князю скажу, он тебе ноздрю законопатит.

Матвей тоже радостно похлопал его по спине:

— Я ведь до того сказать успею, как ты у Хованского служил и новгородского архиепископа в железа брал... Рот-то прикрой покуда. Скажи, это верно, что Андрей на Москву идти собирается?

— Вернее некуда! — Прон уже разговаривал как ни в чём не бывало. — Меня чуть ли ни каждый час к себе призывает: то одно, то другое. И ведь какой ум — всё вмиг перерешил, с головы на ноги переставил. Всё у него кипит, всё делом делается. Видел я много князьёв, но чтоб такого...

— Ладно, — прервал его Матвей, — лошадь сможешь достать?

— Если для тебя, то даже две, только убирайся подалее.

— Две и достань. Вторую для подставы в Калязин отправь. Я утром в Москву поспешаю.

Прон дёрнул головой и продолжил свой бег.

Тем же вечером, прихватив для верности образчики призывных писем, рассылаемых Андреем по удельным княжествам и важным русским городам, Матвей поспешил в Новгород. Засадники, отправленные Проном на московскую дорогу, так и не дождались своей жертвы.

Известие о выступлении братьев не слишком встревожило великого князя: зревший нарыв должен был рано или поздно прорваться, и он подготовился к этому. Движение смутьянов к Москве тоже ожидалось, на их пути готовились встать тайные рати. Иван Васильевич вгляделся в карту и подумал: «Ежели из Углича прямо к Москве двинут, то дмитровскую рать попридержать надо — пусть потом с тыла ударяет. Окруженцы не слишком драчливы, живо мира запросят». Обстановка в Новгороде и успешные действия против ливонцев уже не требовали его присутствия здесь и давали возможность возвратиться домой, чтобы покончить с новым мятежом.

Вечером 13 февраля великий князь прибыл в Москву и нашёл её в великом смятении. Мирной жизни, к которой так привыкли москвичи, снова грозили ужасы междоусобной борьбы. Многие ещё помнили кровавый спор, который вели Василий Тёмный и Дмитрий Шемяка. Люди страшились не крови, жизнь в те времена не очень ценилась, но слепой, всесокрушающей ненависти, что надолго

поселялась в семьях, разделяла поколения родных, служила источником мстительной злобы. В войне против чужеземцев не бывает побеждённых, ибо павшие становятся героями и живут в памяти потомков. В междоусобной войне не бывает победителей, ибо на каждом лежит проклятие народа, а оно рано или поздно сбывается.

Приезд великого князя придал москвичам уверенность. Многие, однако, обсуждали призывы Андрея и шептались по углам:

— Князь-то любовь да ласку обещает, все долги простить, а неправедно взятое Иваном обратно возвернуть. Чужеземцев, говорит, прогонит и станет держать нас по старине. Дай-то Бог...

Но как ни судили братьев, верх брал навеянный веками и горьким опытом страх:

— Когда быки сшибаются, кто из них о траве думает? Затопчут, окаянные.

В тревожном ожидании протянулось несколько дней. И вдруг известие: братья повернули на запад и идут к Ржеву. Патрикеев, исполнявший обязанности осадного воеводы и уверенный в скорой победе, известию не поверил: над ним довлела досада охотника, упустившего зверя из хитроумно расставленной ловушки. Зато великий князь сразу же понял, что одурачен: все его силы стянуты к Москве, а у Андрея теперь чистая дорога на Новгород, Псков и к западным рубежам. Однообразные дела новгородских крамольников как-то притупили ум и заставили забыть, что ныне перед ним хитрый и коварный противник. Теперь необходимо прежде всего замедлить его движение и вызнать доподлинные намерения. Великий князь направил в Ржев ближнего боярина — он ещё не ведал об истинной опасности и честью братьев решил не тешить, — а сам стал собирать родственников на семейный совет. Вообще-то их мнение он знал заранее: старики, то есть мать Мария Ярославна и дядя Михаил Андреевич Верейский, будут стоять за полное удовлетворение притязаний мятежников, а молодёжь — Андрей Меньшой и Иван Молодой — не захочет потакать им даже в малости. Сам он придерживался того же и в иное время не стал бы заниматься пустыми разговорами, однако сейчас требовалось достигнуть согласия, чтобы действовать именем всей семьи. Поскольку существа раздоров не обсуждали, договорились быстро: великим князьям следовало приехать для переговоров в Москву или прислать своих бояр. Спор неожиданно разгорелся из-за того, кто повезёт решение семьи. Старики по слабости здоровья ехать отказались, а присылку молодёжи гордые князья могли посчитать за обиду. Великий князь предложил прибегнуть к помощи ростовского архиепископа Вассиана Рыло. Обычно покладистый, Михаил Верейский решительно возразил:

— Этот много наговорит, да мало скажет. Раздражит племяшей своими пустоучениями, тогда их и вовсе не возвернуть.

Его поддержали остальные родственники, выразившие сомнение, что говорливый владыка сумеет найти общий язык с великими князьями. Иван Васильевич уже готов был уступить, когда из Ржева вернулся перепуганный боярин, которого гордецы так и не удосужились принять. Он сообщил, что братья вместе с семьями, боярами и лучшими боярскими детьми вышли из Ржева и направились вверх по Волге к новгородской земле. Народа у них, по его словам, насчитывалось не менее двадцати тысяч.

Это действительно становилось опасным, если предположить самое худшее: сговор с ливонским магистром, у которого имелось наготове озлобленное войско. Великий князь послал гонца к Оболенскому с приказом срочно вернуться из-под Дерпта и преградить путь мятежникам к Новгороду. На переговоры к братьям, несмотря на сопротивление семьи, он отрядил Вассиана — время споров кончилось, мешкать было нельзя.

— Задержи их на несколько дней, — наставлял его великий князь, — любой ценой задержи. Скажи, что хочу своих братьев жаловать и в чести держать, а какова им обида вышла, пусть сами скажут или бояр своих пришлют.