Свет далекой звезды
Шрифт:
Я кое-как подняла руку и нащупала ее локоть.
– А что, светло? – спросила я, и мой слабеющий голос прозвучал откуда-то со стороны.
Громкие всхлипывания сестры не смогли разбить мглу на части. Ее волосы коснулись моего лица и открытых глаз.
С того времени бесполезных.
Глава 2
Как такое может быть? Весь мир сразу потемнел, и ничего светлого в нем больше не существует. Так зачем же кричать, что теперь в нем темно?
Вот только кому он нужен?
И боль. Странно. Что такое боль в мире, который состоит из боли? Обычное дело.
Движение. Меня куда-то везут, и я не пойму, куда.
Головы нет. Я не чувствую ее. Только тупая ноющая боль где-то в далекой части Темноты. Тебе тоже больно, стерва ночная?!
Раз головы нет, значит, болит что-то другое.
Остановка. Поток свежего воздуха. Так хочется вздохнуть полной грудью, но больно. Меня несут по ступенькам в двери. Я не вижу этого – Темнота мне услужливо подсказывает все, без чего я могла бы обойтись.
Врата чистилища. Огромная арка, уходящая в фиолетовое небо. Сейчас меня основательно почистят.
Добро пожаловать в Темноту, Алекса. Предъяви глаза, две штуки. Выиграй стильные очки.
Сознание, похоже, решило надо мной жестоко приколоться – начало возвращаться. Продавец боли, щелкнув пальцами, развернул передо мной расширенный ассортимент своего товара на любой вкус. Уйди, проклятый. Я знаю, у тебя на это дело круглогодичные скидки.
Здравствуй, доктор. Что ты прячешь свой скальпель? Я же вижу, он у тебя есть. Темнота не даст соврать. Я не могу ей не верить – мне больше общаться не с кем.
Что это у тебя в руке? А, всего лишь шприц… Давай…
Спасибо…
Почему подушка такая горячая?
Я поднимаю голову и тут же выгибаю шею, дергаясь на кровати под отвратительное бульканье. Что это за трубка в моем горле?!
Подушка снова бьет мне в затылок подобно молоту. Нет, это слишком несправедливо.
Пойду погуляю. У меня бессрочный абонемент в Темноту. Надо сходить посмотреть, что там интересного.
Вы не поверите: ничего. Даже кровать негде поставить. Прямо ложись и помирай.
Не хочу. Пойду обратно. Должно же тут быть хоть что-то еще.
Опять Темнота.
Как расколоть тебя на части? Где тот белый свет, из лепестков которого составляются цветы радуги? Покажите мне семь цветов. Покажите мне миллионы. Сейчас я смогла бы их увидеть. А когда все закончится, я нарисую их простым карандашом на листке.
Покажите мне хотя бы черное. Я хоть представляю, что такое черное. Снимите этот мрак. Хотя бы черное пятно на фоне Темноты. Я увижу в нем краски, о которых ни одно пятно не мечтало.
Темнота, раскрой себя, и я раскроюсь для тебя. Нарисуй мне барашка, дай образ морских волн. Поднеси меня чуть ближе к небесам, и отпусти в полет, который не закончится, пока взмах крыльев не услышу я вдали. Небрежно брось снежинки мне в
И заберите эту боль.
Темнота, ты почему молчишь? Я обращаюсь, ты отвечай. Не унижай меня. Дай мне понять, что я еще хоть что-то значу. У тебя нет ответов – так и скажи. Ты мучаешь меня – но где же хохот? А если не нужна я тебе, то отпусти меня. Я нарисую тебе множество дверей, и я согласна на ключ от любой из них, даже если там не то, что я хочу увидеть.
Я лишь хочу увидеть мир.
Если в чем-то есть моя вина, то я готова слушать. Не надо адвоката, ведь только Бог судья. Если я была слишком слепа, чтобы видеть знаки, то сейчас готова я смотреть во все глаза. Молчите все? Я поняла, что нет ко мне претензий. Ну, я пойду?
Где мой журнал, где моя жизнь описана? Что сделала я такого, что мне отключили свет? Какой же из грехов не оплатила? Я просмотрю журнал, затем сознаюсь. Но не могу читать я в Темноте.
Ведь боль – такой намек, да? Я должна сама все вспомнить? И что же именно я так должна понять?
Я раскалываю боль на части – сейчас это единственное, чем я могу заняться. На глыбы тяжести, на сгустки пламени, на ниточки агонии. Ищу себя и все, чем я являюсь.
Но там ничего, ничего нет!
* * *
Время, что с тобой? Ты вообще существуешь?
* * *
Я медленно открыла глаза.
Похлопала ресницами.
Тяжелое одеяло навалилось на меня вместе с больничными запахами. Зубы были разжаты, во рту стоял мерзкий вкус пластика. Трубка все еще позволяла мне дышать. Лампы светили прямо в лицо, их раздражающее сипение встало на слуховую вахту, заменяя звон в ушах.
Божена сидела рядом, глядя на меня. Ее побледневшее лицо повернулось в мою сторону, и губы задрожали.
– Алька, – произнесла она и обняла меня, сотрясаясь от рыданий.
Я попыталась что-то сказать, но трубка мешала.
– Сейчас, – сказала Божена, вытирая слезы. – Не двигайся, подожди. Я врача позову.
Она нащупала кнопку вызова и стала лихорадочно вдавливать ее.
Никогда не любила докторов. Надо сказать, не люблю и сейчас. Вроде бы и благородное дело делают, а все равно. Мне крутили голову в разные стороны, что-то спрашивали. Можно подумать, я была в настроении. Оставалось только лежать и мычать в ответ на все вопросы. Казалось, что я говорю осмысленно, но уже через пару секунд я начинала в этом сомневаться. Тем не менее, за одно только освобождение воздуховода я была готова отдать все карманные.