Свет далекой звезды
Шрифт:
Ты не оставишь меня, и я грубо прогоню тебя в свою комнату. Ты уйдешь, мне будет стыдно, но я не найду сил позвать тебя снова. Я буду лежать и смотреть в одну точку. Точка – это то, часть чего есть ничто. Точка – это все вокруг. Это волшебные парусники на фоне сверкающих берегов, покачивающиеся на волнах. Я разрисую ими все стенки в своей комнате. Я буду рисовать ночью, потому что ночью темно. Потому что ночью я становлюсь полноценной.
Интересно, что же получится, если слить воедино все капельницы и ампулы, засаженные в меня? Получится ли что-то путное? Например, озеро, в которое можно запустить белых лебедей и смотреть, как они плавают, обнимаются шеями и чистят перья. Попросить их увезти меня далеко-далеко, на
Но замок оказался из песка, который развеялся в воздухе после первого же толчка. Жаль, что я не развеялась с ним. Зачем я нужна? Я всего лишь тень, пятно Темноты в мире зрячих. Я умерла в том банке и продолжала скитаться по Земле беспокойным духом. Но разве я не могу сама найти дорогу к покою?
И еще было стыдно. Стыдно притворяться живой и бодрой. Мне казалось, я не имела на это права. Отрывала кусок от общего торта счастья, прячась на вечеринке, на которую меня не приглашали.
Не на энтузиазме и не на вере я жила эти месяцы – на притворстве. Притворство меня поддерживало. Притворялась перед судьбой, стараясь унять трясущиеся коленки, притворялась перед Женей, чтобы скрыть дрожь в голосе. Притворялась перед зеркалом, разговаривая с ним вслух, дразня его, что оно грязное и заляпанное, и ничего не показывает. Притворялась перед собой, что продолжаю бороться, что у меня есть будущее. Не было у меня ничего. Прямая шкала времени закончилась на мне, застряла и продолжила волочиться за мной мертвым хвостом, превратившись в кривую, по мере того как я петляла в потемках из стороны в сторону, рисуя кошмарную фигуру на полотне художника. Я сжала волю в кулак, а когда ее осталось слишком мало, добавила к ней слабость, отчаяние, страх и сжала изо всех сил, уже не надеясь раздавить, а хотя бы удержать, не дать вырваться наружу и обсмеять меня.
Вот почему я захотела уйти. Просто уйти.
Я хочу туда, где, как говорят, зеленые луга, синие озера и цветущие сады, где все счастливы. Если на паруснике нет места, то, может, я смогу дойти туда сама? Ведь там нет слез, нет боли, нет ничего, лишь пустота и безмятежность. К чему ждать? Я так и не смирилась с тем, что я инвалид, калека, слепая. Боль не пройдет никогда, а время не лечит. Оно не доктор, оно – безжалостный палач, ежедневно, ежечасно напоминающий о былом и безвозвратном. Лучше бы вдобавок ко всему меня лишили памяти, чтоб не терзали воспоминания о красочности этого мира, который я больше не увижу. Пусть все поскорее закончится.
И я решила поставить точку. Но… у меня ничего не получилось.
Вы хотите знать детали? Если нет, то я все равно должна рассказать об этом.
Оказывается, резать вены – это просто лишь в кино, а кто-то даже скажет, что в этом есть своя извращенная эстетика. Нет в этом ничего, а тем более красоты. Я тоже думала, что будут красивые алые струи в воде, а через минуту полное забвение. Нет. Руки дрожали, нож тупой, мне было больно. Куча мелких кровоточащих порезов. Я вылезла из ванны и уселась на холодной плитке пола, давясь бессильными слезами. Наверное, я просто не смогла найти вены, так как ничего не видела. Какая же я жалкая. И жить не хотела, и умереть не смогла.
Но я не сделала никаких выводов. Просто не желала ничего переосмысливать. Я не хотела умирать, я лишь хотела не жить. Мне казалось, что только там мое спасение, я хотела вырвать живую душу из своего мертвого тела. Таблетки меня точно спасли бы. А таблеток у меня было полно. Остались после операции, для восстановления, для процедур, сердечное для Жени. Много всего, должно было хватить. Я и так принимала их ежедневно, словно отжившая свое пятнадцатилетняя старушка. Таблетки – это не больно. Просто чуточку увеличить дозу…
Женя пошла в магазин, обещая вернуться поскорее. Не торопись, сестренка.
Однако меня не пустили в страну желанную, я не обрела ни избавления, ни покоя. Меня били по щекам, совали в рот шланг и вливали воду, меня рвало, а вокруг летал плач Божены. Я висела, перегнувшись через ванну, и мои сияющие берега вырывались из моего горла, падая в шумящую воду и сливаясь в решетчатое отверстие вместе с мечтой о свободе. Все, что я чувствовала, было лишь дикой ненавистью к себе, что я такое ничтожество, даже покончить с собой не могу.
Ливень. Это ливень меня спас, заставив Женю вернуться назад, не дойдя до магазина.
Снова эти разговоры, ликбез по выживанию. Что я могла сказать? Молчала, уткнувшись лицом в подушку и изображая побитую собаку. Мне в самом деле было интересно, на что Женя рассчитывала. Хотела спросить у нее, что бы она сделала, будь на моем месте, но не отважилась. Потому что это бы означало, что в таком случае на ее месте была бы я сама. И что бы я делала тогда? Позволила бы Жене уйти, стоит мне отвернуться?
Мне по этой теме осталось сказать совсем немного, так что я скажу прямо. Я сделала третью попытку. Не сразу, так как после таблеток Женя не отходила от меня недели две, даже спала со мной вместе. Как же мне хотелось убежать, мчаться вдаль, не разбирая дороги, стирая ноги в кровь…
И я снова начала притворяться. Старалась казаться живой, радостной, делала вид, что усвоила урок, хотя даже не поняла, в чем была его суть. Да, нормальный человек не может хотеть смерти. А кто сказал, что я нормальная? Меня же против моей воли выбили из нормы, изо всех рамок общества и терпимого существования. Вы же отторгаете таких, как я, потому что боитесь не меньше, боитесь прикоснуться к моему миру и представить, что завтра можете оказаться на моем месте. Завтра? Я ошиблась. Вы можете оказаться на моем месте сегодня. Я это знаю. Вы можете мне не верить, но это ничего не изменит.
Так что все. Да, я сломалась, батарейки сдохли и потекли, медленно плавя меня кислотой. Но я всех перехитрю, и Женю тоже. Я подожду, время у меня есть.
Бог любит троицу. Момент настал. Женя поверила мне и ушла. Ливня не было – он отгремел накануне, так что ничто не могло заставить сестру вернуться назад. Я собралась лететь. На душе у меня лежал антигравитационный камень, тянущий вверх.
Но у меня оставался лишь один шанс сделать все как следует. И это было проблемой.
Простой математический расчет. Мы живем на пятом этаже. Этого может быть недостаточно, чтобы… сделать все наверняка. Я боялась, что не умру, что стану еще большей калекой. Представляла, как хрустит спина, как дикая боль вгрызается в меня раскаленной иглой и не уходит, как бессильный крик вырывается из моей груди, растворяясь в равнодушном небе. Нет, пятый этаж – это слишком ненадежно.
Решение пришло быстро. Наш дом – это высотка на четырнадцать этажей. Я вылезу на крышу и поставлю наконец точку. Взлетной площадки должно хватить для любого полета.
Подорвавшись на месте, я быстро оделась и вышла за парадную дверь, осторожно прикрыв ее. Ключа у меня не было, так что я не стала запирать. Боже, ну зачем?! Я же не собиралась возвращаться. Одевалась зачем? Кому какое дело?
Держась за грязные перила, я медленно шла вперед, молясь, чтобы навстречу не вышел никто из соседей. Пронесло. Я считала этажи, поднимаясь все выше, набирая спасительные метры. Сердце колотилось так, словно хотело отбить свой ритм, отпущенный на десятки лет вперед, на годы, которых у него скоро не будет.