Свет Дивояра
Шрифт:
— Брат, могу ли я чем-нибудь помочь тебе? — спросил утром Финист, когда гость покинул свою опочивальню.
— У меня простое дело, — отозвался тот, — где-то в этих местах скрывается тролль с похищенной принцессой. А вот я могу ли чем тебе помочь?
— Пойдём на реку, — чуть запоздал с ответом князь, — Искупаемся, смоем пыль странствий, поговорим. Я тут говорить не хочу — тёща больно любопытна, так и подслушивает. Погодка хороша как, Румистэль! Водица, как парное молоко, трава свежа.
— Хочу вот о чем спросить, — заговорил князь, когда оба они искупались и разлеглись на травке — обсохнуть и порадоваться яркому солнечному утру.
— Скажи мне, дивоярец,
— Зачем тебе? — изумился тот.
— Да видишь ли какое дело, — смутился Финист, — жена моя больно холодна. Сам я горяч, а она не разделяет моей страсти. Я как спешу домой после долгой отлучки, весь сердцем рвусь, желаю встречи, чаю сладостных объятий, пылаю весь, горю. А она, как малое дитё — играет словно мною. Словами говорит: люблю, а в деле всё мысли у неё гуляют где-то. То вдруг хозяйкой вздумает прикинуться — вчера вот, то начинает хлопотать, как будто в самом деле собралась что делать. Ты уж, наверно, понял: Ленда у меня хозяйка никудышная, всё так и валится из рук — вся в свою мамашу. Да мне того не надо, я не в работы её взял, она мне для услады сердца, моя душа к ней прикипела.
Встретил я её по осени, когда возвращался из своего похода, среди глухого леса. Сидела она на порожке ветхой избушки, пела песню да косы расплетала. Жила она в этой развалюшке с матерью вдвоём — беднее некуда. Я ехал мимо, увидал и думаю: кто тут в моём владении без моего спроса поселился? Она скорее, как полагается, господина встретила, вынесла воды в ковшике, поклонилась и попросила дозволения пожить до весны в заброшенной сторожке. А там они уйдут куда глаза глядят.
Так тронула меня её хрупкая краса. Глаза её чистые, невинные, небесной синевы, как будто в душу мне проникли, пленили сердце, разволновали душу. А вскоре я посватался к ней, и стала она у меня в дому хозяйкой. Да что сказать — хозяйкой! Не привыкла она быть хозяйкой, не научена ни одному делу, беспутной матери дитя. Глупа моя тёща, бестолкова, жадна и лжива. Но что поделаешь — родная мать моей жене! Как прогонишь — с кем моей птичке время коротать, пока я рыскаю иными землями. Да вот досада: сердце у неё ещё не пробудилось, страсти не ведает, огня не знает. Лепечет, смеется, как милое дитя, хохочет, прыгает, играет. Вроде рада, а как насытить мужа жениной любовью, как отдаться пылкому объятию — так, как ледышка, холодна. Иной раз я нарочно задержусь в дороге. Ну, думаю, соскучится, а она всё та же — в глазах невинность, а на устах пустая болтовня. Что делать, дивоярец? Я слышал, вы на всякие зелья мастера. Нет ли у тебя заветного состава для пробуждения любви?
— Нет, Финист, у меня с собой такого нет, — признался Румистэль, слегка смущённый откровенными словами своего собрата. Выслушав его признания, дивоярец как будто заново увидел своего необычного знакомца.
Да, Финист очень отличался от доселе виденных людей. Говорил он, как обыкновенный человек, а внешность его была ангелоподобна — настолько, что казалась нереальной. Сейчас, в свете яркого утра, его волосы казались буйным пламенем, которое бросает ветер — алые, как кровь, исходящая из сердца. Его лицо как будто высечено из живого камня, драгоценного, тёплого, жаркого агата — бесподобно гладка кожа, ни складки, ни морщинки. Торс прекрасен, словно отлит из металла — каждая мышца так и играет. А глаза как будто дышат пламенем живым — багряным, сочным, нежно-страстным.
Признаться, никогда ещё не видел дивоярец такой необыкновенной красоты. Куда до Финиста его жене — она лишь слабый отблеск красоты, лёгкий ветерок, тогда как Финист — огненная буря. Как любить такого? Как не робеть наивной девушке, как не пугаться буйной страсти? Она, может, и полюбить-то не успела — просто обрадовалась, что после всех скитаний и нищей жизни оказалась в богатом доме, обрела покой, довольство.
— Я думаю, она просто ещё
— Ну ладно, Румистэль, пойдём. Солнце уж высоко.
— Бакида, ты выгребла вчера уголья из очага? — строго спросил тёщу Финист, — Отнесла, куда я говорил?
— Да что я тебе — сотня рук у меня, что ли?! Подай, приготовь, сделай! Разорвусь я что ли?!
— Так ты не вынесла?! — с досадой воскликнул хозяин замка, — Значит, мой конь опять голоден остался?!
— Да я к твоей конюке подступить боюсь! — взвизгнула разозлённая старуха, — Такую зверюку в дом приволок! Попалит всё тут!
Гость с удивлением слушал эту перепалку. Кормить коня угольями — этакого он пока что не видал!
Князь бросился в дом, в тот зал, где они с гостем время коротали.
В очаге лежал остывший пепел, от прогоревших брёвен осталась куча угольёв.
— Так и есть — не выгребла! — с досадой бросил Финист.
Бегом он направился в сарай, куда вчера зашёл его скакун. Сегодня при свете дня Лён мог увидеть необычную масть этого мощного, как сам хозяин, животного. Высокий, выше в холке любой лошади, конь имел странный окрас шерсти — никогда такого дивоярец до сих пор не видел. Тёмно-карминной была шкура финистова жеребца и ало-красными были хвост и грива. Необычна и морда — как будто лошадиная, но в то же время такой хищный оскал!
Завидев хозяина, животное гневно затопало копытом в пол, как будто негодовало за то, что его вовремя не накормили. Большое железное корыто перед ним было совершенно пусто — измятое, побитое. Видно, что конь в негодовании колотил по нему ногами. Так отчего же не вывести его на луг, подумал дивоярец, вон трава какая сочная. Или он, как Сияр, травою не питается? Может, тоже диковина какая, мало ли каких чудес на свете. Нет, точно, конь у Финиста не прост, как не прост и сам хозяин!
— Горай мой, ты прости меня! — ласково обратился Финист к своему коню. — Захлопотался я вчера, о тебе забыл. Всю ночь стоял не кормлен! Подожди немного, я сейчас тебе свежих угольев нажгу!
Выбежав стремительно из конюшни, сложенной, как всё здесь, на века — из тёсаного камня, скреплённого раствором, князь ринулся к поленнице.
— Не трогали, что ли ничего? — с удивлением спросил он, оглядывая аккуратно сложенные распиленные и расколотые чурбачки — как раз под женскую руку, чтобы не тяжело было брать. — Что же они жгли на кухне, чем питались? Ну, женщины!
Он быстро набрал охапку дров, сложил посередь двора и без всякого кресала, лишь щёлкнув пальцами, высек длинный язык пламени, который вмиг охватил дрова и начал бешено плясать, пожирая сухое дерево. Необычное то было пламя, не так горело, как привычное всем — с шипением и гулом огонь пожирал топливо, быстро истончая поленья, в минуту сморщивая их и расщепляя. Через несколько минут от большой охапки дров остался только круг пульсирующих красным светом, дышащих жаром угольёв. А Финист уже спешит в конюшню и выводит своего коня.
— Ну вот, Гораюшко, тебе свеженькие угольки! — уговаривал он своего любимца.
И перед глазами изумлённого дивоярца конь резво подскочил к кострищу и начал зубами хватать и таскать из него кипящие огнём угли! Быстро всё очистив, Горай потряс гривой, махнул хвостом, запрокинул голову и издал необыкновенно низкий рёв — так лошади не ржут! Шкура его, доселе тёмно-карминного цвета, словно расцвела и зажглась ярким алым цветом, как волосы хозяина.
— Конечно, она его боится! — заметил Финист, — Где женщине совладать с таким! Зря я на неё накричал. Самому надо было позаботиться вчера, да всё как-то не так пошло с начала. Ну ладно, поел, иди в конюшню.