Свет маяка
Шрифт:
Подъехали к дому. Никита Павлович повел гостя в баню.
— Так, говоришь, не знаешь Камова? — подошел к печке и вытащил топку. Перед изумленным Шухановым образовался лаз. — Прошу спуститься. Отдохнешь, закусишь и… Эй, старшина, принимай гостя!
— Есть принимать гостя!
Шуханов недоумевал.
А бородач продолжал:
— Чувствуй себя по-домашнему.
В подземелье, куда спустился Шуханов, горела небольшая керосиновая лампочка. На столе — крынка, тарелки, каравай хлеба, накрытый бумагой. За пишущей машинкой сидел кто-то в накинутом на плечи полушубке.
Он поднялся. Это встреча! Так вот о каком Камове говорил Иванов!
— Старшина! Захар Васильевич! Да как ты, милый мой, попал в это подземелье? По какому же морю приплыл
Со старшиной первой статьи Захаром Камовым Петр Петрович возвращался в начале войны из Комсомольска-на-Амуре. Моряк спешил на свой корабль из отпуска.
И вот они, два случайных попутчика, вновь встретились. И где? В глубоком немецком тылу.
— Не приплыл, — невесело ответил Камов. — На вороных доставили. А вы-то какими судьбами? Судостроительных заводов тут вроде нет. А крейсеров и эскадренных миноносцев — подавно. Принимаю радиограмму, как услышал вашу фамилию — вот удивился. Неужели, думаю, мой попутчик, инженер Шуханов? — Камов вдруг стал серьезным. — Ну, что в Ленинграде? Очень плохо?
— Плохо, Захар! Люди умирают с голоду.
— Слышал. А знаете, что немцев под Москвой разгромили?
— Знаю, Захар! Помнишь, в поезде, мечтали о переломе на фронте? И вот — наконец. Дождались.
— Да… Раздевайтесь, здесь тепло, правда, немного сыровато. Ну и дела… Так вот тогда мне так и не довелось побывать на корабле. Немцы рвались в Таллин, пришлось морякам уходить на сухопутье, помогать братьям-армейцам. Прижали тогда нас гады к морю. Надо было уходить. Сквозь огонь прорывались в Кронштадт! Фашист бил с воздуха, с моря, с финского берега и с эстонского. Ну, а потом пару дней отдохнул в Кронштадте, в экипаже, и под Ленинград… На псковскую землю попал не по своей доброй воле. — Камов впервые засмеялся. — История приключилась. И смех и грех. Немцы такую полундру устроили, умру и то помнить буду! Я, как видите, покалечен основательно. Нога побита. Рука вышла из строя. Ребры поломаны. Добрые люди, можно сказать, вернули меня с того света… И живу. А дружки погибли.
…Их было пятеро — балтийцев, направленных во вражеский тыл. Задание — диверсионно-разведывательное. Зашли далеко от линии фронта. Началась пурга. Моряки сначала было потеряли ориентировку, но скоро разобрались: недалеко колхоз «Большая поляна», в котором разместился эсэсовский полк. Ребята подожгли цистерны с бензином, взорвали склад с боеприпасами. И, казалось, уже благополучно отошли, как вдруг столкнулись с автоматчиками. Началась перестрелка. Один за другим погибли товарищи. Камов остался один против сотни гитлеровцев. Опустел диск в автомате. Только пистолет за пазухой да гранаты по всем карманам. Прижался спиной к какой-то стене, обрадовался — нет полного окружения. Вьюга не прекращалась, снег слепил глаза. Фашисты кричали, предлагали сдаться. Шарахнул гранату, еще одну. Вроде удачно. Поднял руку, чтобы метнуть еще гранату, и в это время что-то обожгло ногу, упал, но швырнуть гранату все же успел. Две последние взял в здоровую руку, с трудом поднялся и побежал, чтобы подорваться в самой гуще фашистов. И потерял сознание… Очнулся в незнакомой обстановке. Открыл глаза и увидел женщину. Думал — сон. Нет. Услышал: «Проснулся. Значит, жить будешь».
— А дальше уже без героизма. — Камов помолчал. — Одним словом, выходила меня солдатская жинка — Людмила Дергачева. Рисковала жизнью, а не боялась. Прятала в подвале.
Когда Захар сам смог передвигаться, пришли партизаны, провели задворками к сараю. Там стояла лошадь, запряженная в дровни. Заложили моряка сеном и привезли без особых происшествий в лесной лагерь.
— Здесь на твердые ноги меня поставила Наталия Яковлевна Карпова. Вот женщина! Вы ее еще увидите. Поправился и оказался вот в этой подземной горнице… Вы помните, в поезде я вам рассказывал, что на корабле выполнял обязанности минера, но я научился еще работать на ключе, освоил специальность радиста и сигнальщика. Перед наступлением немецкой карательной экспедиции партизаны получили из Ленинграда две или три рации. Одну спрятали в этом подвале,
Камов передал Шуханову листок с отпечатанным в типографии текстом. Петр Петрович прочитал:
1. Кто будет захвачен в повреждении телефонных проводов или других военных приборов — подлежит расстрелу.
2. За хранение оружия военного, а также и охотничьего, амуниции всякого рода и радиоаппаратов — расстрел.
3. О людях, не принадлежащих к деревне или селу, а также о бывших красноармейцах, комиссарах должно быть немедленно донесено. Кто этого не сделает, будет расстрелян.
4. За поддержку и помощь партизанам виновные будут повешены.
5. Покидать место жительства воспрещается. Любой, встреченный на дороге или в лесах, расстреливается на месте.
6. За хождение ночью — расстрел.
Граждане! Суровая война требует строгих мер. Помогайте немецким войскам и вам будет хорошо жить.
Далее шел другой текст, отпечатанный на машинке, — партизанский ответ на распоряжение немецкого командующего.
1. Гитлеровцы — заклятые враги, они грабят и разоряют нашу Родину, убивают ни в чем не повинных людей. Создавайте для фашистов невыносимые условия. Окружайте презрением и ненавистью!
2. Не давайте захватчикам ни грамма продуктов. Все прячьте и переправляйте партизанам.
3. Оказывайте гостеприимство и теплую встречу каждому человеку, борющемуся с ненавистным врагом.
4. Активней помогайте народным мстителям-партизанам. В вашей всеобщей поддержке черпаем мы свои силы.
5. Если в вашем селе расположилась немецкая часть или карательный отряд, если вы знаете, где находятся склады с оружием, боеприпасами и другой техникой, обо всем этом сообщайте партизанам.
6. На каждое действие врага отвечайте противодействием.
Смерть фашистским захватчикам!
Шуханов отложил листовку и присел на скамейку.
— Конечно, сами понимаете, не по мне эта работа, — с грустью произнес моряк. — Мне бы воевать. Злости у меня хоть отбавляй, а силенок маловато. Как на автомобиле с испорченным сцеплением — мотор ревет, а колеса не крутятся. Сколько ни жми на стартер, сколько ни газуй, все равно машина с места не сдвинется… Ничего не поделаешь, приходится мириться… Карпов говорит, что листовки — тоже оружие. Вот я и печатаю, а Володя со своими приятелями расклеивает. Народ читает…
Камов помолчал.
— А у нас ничего. Тут Чащин староста, — широкое лицо старшины расплылось в улыбке. — У него прочная связь с немецким гарнизоном, что в соседней деревне разместился. Поживете, сами все узнаете…
— Карпов часто бывает в Каменке? — поинтересовался Шуханов.
— Я его редко вижу. Человек он замечательный. И заместители у него — что надо. Одна Заречная Анастасия Егоровна чего стоит. Вторым заместителем у него Печников Федор Сергеевич. До войны председателем райисполкома был… А уж Александр Иванович — настоящий вожак. И жена под стать ему.
— Тоже здесь?
— Врачом в партизанском лагере. Меня вот вылечила.
Жалел Шуханов, что не удалось встретиться с Карповым. Ночью Сащенко отвез его в лес. Иванов положил в дровни мешок картошки, тщательно завернув его в тулуп, чтобы морозом не прихватило, половину бараньей тушки, несколько буханок хлеба, насыпал соли в бумажный кулек. Прощаясь, сказал:
— Как появится Александр Иванович, вмиг дам знать. А пока будьте там — место надежное.