Свет мой
Шрифт:
Народ собирается. День сегодня банный. Приходят веселые, раскрасневшиеся, пахнущие березовым духом и чистотой. Рассаживаются по лавкам, табуретам.
Сейчас я не помню ни лиц, ни имен наших деревенских певцов, но ощущение праздничности и необъяснимого словами состояния души, когда тебе враз и плакать, и смеяться хочется, и жалко кого-то, и полюбил бы всех и обнял — осталось во мне до сих пор, и нет-нет да расцветет в какую-то минуту от слова доброго, от взгляда теплого, нежного.
Ах, эти песни! Ведут они меня за моря далекие, за горы высокие, за леса дремучие. Ведут меня девки-девушки. А одна, сердешная, сидит на золотой сосне,
А в небе сокол ширяет, говорит таковы слова: «Полетим, моя касаточка, полетим в края, где судьба твоя в золотом колечке звенит, где нет зла, где сажа бела…»
Плачет девушка, не успокоится:
Во горюшке я родилась, да Во печалюшке я пропаду… Ой, да были б, были б у меня крылышки, Я бы счастья больше не ждала…Ах, песня! Старинная сибирская… Поют ее лучистые девичьи голоса. Но необыкновенна она и прелестна, когда старухи вплетают свой узор: кажется, потрескивает лучина, скрипит прялка, коклюшки звенят… Но вот и — мужики! Будто ударили весла по реке, ухнуло эхо филином, туча тяжело прошла, ветер…
Уж, в Оби-реке, ой да окунечек, Не гулять тебе более, дружочек, Не гулять тебе более, дружочек, Не играть и не плавать, не резвиться…Одна песня смолкает, певцы молока попьют, поговорят о том, о сем и снова усаживаются по голосам.
Я задремываю за печкой, но слышу, как косы идут по лугам, молодые кобылицы ржут, петух суматошно вскинулся — это молодые голоса ребят втянулись…
Идет песня от лица к лицу, от сердца к сердцу, набирает звучность, силу, красоту:
Как у голубя Золотая голова, У голубки на головке Позолоченная. У Ивана жена Хорошим-хороша!И гармонь и балалайка песне в подмогу! Уже по тесовому полу пляска ходит на кривых ногах, скоморошничает, коленца выдуривает, байки сказывает:
Вставай, Дрема, Будя, Дремушка, дремать, Полно, Дрема, стыдно спать. Встань! Гляди, Дрема, Гляди, Дрема, на народ, Вставай, Дрема, в хоровод. Вспляши! Бери, Дрема, кого хошь. Саму лучшу, как найдешь. Ну?! Вдруг он, Дрема, Вдруг он, Дрема, На одну взглянул, — На ходу Дрема заснул. Тьфу!..Со стороны посмотреть: изба,
Я совсем засыпаю, и мне всю жизнь будет сниться наш деревенский хор, бабушка в зеленом сарафане и цветастом платке на плечах, голоса светлые, мотивы дивные…
Журавлиный праздник
Повсюду сошли снега. Появились подснежники: вначале — желтые, потом — голубые. Молодой тал порозовел, позеленел. Еще день-другой и вылупятся на свет вербные цыплята. А там, глядишь, проснется береза, заплачет радостно, сережки вденет, крутым белым плечом поведет, прихорашиваясь.
А в небе свои затеи: облака вольно гуляют — белые и чистые, туча краем неба проползет, издали рыкнет и первый громушко — так, для баловства и острастки, мол, жив — ждите, наберусь сил небесных, прикачу на ломовых.
Каждый день праздник в природе.
Старая сухожильная ива у реки вздрагивает от напряжения. Приложи ухо: услышишь внутри ее гул — трудно, медленно пробивается сок к ее ветвям.
Старые люди прозвали ее Журавушкой. Вообще-то у нас полсела Журавлевых, а деревня наша — Журавлевка.
А с этой ивой связана легенда… Когда-то, давным-давно, один из деревенских охотников в Спасов день выбил из стаи журавля. Стая покружилась-покружилась, покликала своего товарища и улетела. Осталась птица одна… Летает день, ночь летает… плачет, стоном стонет, криком убивается. Пытался было подстрелить ее охотник, но каждый раз выходила осечка. Потом, рассказывали знающие люди, дома-то разобрал охотник заряд, а порох уже и не порох — махра… бери да крути цигарку.
На третий день птица эта поднялась высоко в небо, сложила крылья и — камнем вниз.
С тех пор не стало удачи охотнику, жизнь его колесом пошла, а сам зачернел лицом, чиряками зачервивелся. Вскоре убрался он из села на другое место.
А через год на том месте, где птица убилась, выросла вербочка, прутик голубенький. Кто говорит — сам по себе вырос, другие — охотник перед отъездом посадил.
Все это я и припоминаю перед сном. За день так убегаешься, такого дива надивишься — все мало. Летом хорошо! Можно попроситься в ночное коней пасти или двинуть с ребятами на рыбалку. Да мало ли что! Спать летом некогда. Весной день тоже длинный, длиннее комариного носика и косы девичьей — так говорит мама.
Завтра мне надо пораньше встать — есть у меня одна заветная думка…
Утром, ни свет ни заря, кто-то громко стучит в ворота.
— Эй! Засони, вставайте!
Мама выскакивает из коровника во двор в калошах, в телогрейке.
— Кто там? Что случилось?
— Ха! Случилось… Журавли летят…
— Ну-у!
Тут же распахивается дверь настежь, и я слышу ее голос:
— Ребятки, вставайте скорейча. Журавли летят!
Нас ветром сдувает с постели. Ведь ждал, мечтал первым встретить! Ан, опять счастливым весь год быть деду Егору.
Мы бежим к реке, а дед Егор спешит дальше, стучит еловым своим посошком в другие ворота.
Вот и река. Над ее утренним светом, негой ее летят журавли.
Курлы, курлы… — доносится сверху.
— Куды, куды? — спрашивает другой клин, поворачивая от реки в сторону тайги.
— Это не наши, — говорит кто-то из взрослых.
Народу уже на взгоре много. Бабы одним кружком: смеются чему-то, семечки лузгают. Мужики тоже своим миром: дымят самокрутками, степенно переговариваясь.