Свет погасших звезд. Люди, которые всегда с нами
Шрифт:
Фильм «Убийство на улице Данте» был хорошо принят рядовым зрителем, однако критика его разнесла в пух и прах. К слову, не любил эту свою работу и сам Ромм. В дни, когда он вместе со сценаристом Евгением Габриловичем приступал к работе над сценарием, тема возрождения фашизма стала очень актуальна. Это было как бы предвидением будущего. Но на момент завершения съемок это оказалось уже констатацией происходящих процессов. Острота и прозорливость замысла ушли, что для Ромма было очень досадно и уже неинтересно. После этой неудачи Ромм в течение шести лет ничего не снимал.
Но так длилось недолго, и в начале 60-х Ромм сумел не только себя полностью реабилитировать в глазах коллег и зрителей, но даже превзошел все их смелые ожидания.
По словам самого Ромма, это была «картина-размышление». В ней научные поиски неотделимы от нравственных оценок деятельности человека, его ответственности за судьбы мира. Вот почему внешний фон в фильме Ромму не очень важен (отсюда и ошибки: в реальной жизни ученый никогда не входил в реакторную зону), а важна внутренняя суть сюжета. Этот фильм стал настоящей сенсаций: он был удостоен Государственной премии РСФСР, завоевал множество наград на различных международных кинофестивалях. Кроме этого, он стал поводом к тому, чтобы тысячи молодых людей по всей стране захотели стать учеными-ядерщиками. Например, академик Александр Румянцев (ныне он руководитель Федерального агентства по атомной энергии) пришел в эту профессию именно под влиянием фильма Ромма. По словам Румянцева: «Меня в фильме привлекли не столько перспективы науки, которых я не сознавал, сколько идея самопожертвования. В моем поколении многие пошли в науку под влиянием этого великого романтического фильма».
Однако в год выхода фильма на широкий экран Ромм вновь оказался в эпицентре грандиозного скандала, причем опять на националистической почве. Дело в том, что после того как хрущевское руководство взяло курс на поддержку Египта (с конца 50-х), советская еврейская элита стала горячо сочувствовать Израилю. На этой почве в СССР вновь резко обострилась борьба между представителями двух течений – державниками и либералами-западниками. Ромм принадлежал к последним.
В декабре 1962 года, выступая в ВТО на творческом семинаре под названием «Традиция и новаторство», он произнес речь, где обрушил свой гнев на державников, причем не только на советских. В частности, Ромм попенял покойному П. И. Чайковскому за его увертюру «1812 год». А сказал режиссер следующее:
«Насколько я понимаю, эта увертюра несет в себе ясно выраженную политическую идею – идею торжества православия и самодержавия над революцией. Ведь это дурная увертюра, написанная Чайковским по заказу. Это случай, которого, вероятно, в конце своей жизни Петр Ильич сам стыдился. Я не специалист по истории музыки, но убежден, что увертюра написана по конъюнктурным соображениям, с явным намерением польстить церкви и монархии…»
На самом деле великий композитор абсолютно не стыдился этой увертюры, поскольку воспевал в ней не самодержавие, а патриотизм и мужество русского народа, который одолел супостата Наполеона и его многотысячную армию. Кроме этого, негоже было Ромму уличать Чайковского в приспособленчестве, поскольку сам он был не без греха: если Чайковский написал всего одну увертюру, которую можно заподозрить в конъюнктурщине, то Ромм снял несколько фильмов в угоду властям, за что и был удостоен четырех Сталинских премий. В двух из этих фильмов («Ленин в Октябре» и «Ленин в 1918 году») фигурировал Сталин, которого теперь Ромм всячески поносил и проклинал (даже собственноручно вырезал эпизоды с его участием из своих картин).
Далее в своей речи Ромм вступил в защиту итальянского неореализма, а также смешал с грязью писателя Всеволода Кочетова и других державников, которые, в отличие от большинства либералов, от Сталина не отреклись.
Эта речь станет поводом к серьезному скандалу. Горячо поддержанная либеральной общественностью (речь отпечатают на машинке и распространят в интеллигентской среде), она будет осуждена руководством страны. После чего Ромма заставят уйти с преподавательской деятельности во
Речь идет о документальной ленте «Обыкновенный фашизм», приуроченной к 20-летию Победы. Однако власти, хорошо помнившие прежние поступки и высказывания режиссера, заподозрят его в двойной игре: им покажется, что под фашизмом Ромм имел в виду и сталинизм. В сущности, так оно и было, о чем Ромм неоднократно говорил в узком кругу: дескать, он снимал кино об опасности любого тоталитаризма. За это его фильм так и не был удостоен Ленинской премии, хотя либералы прилагали все усилия, чтобы он ее получил.
В 1969 году Ромм задумал снять еще один документальный фильм – на этот раз о событиях в Китае под названием «Великая трагедия». Руководители Госкино сначала разрешили ему этот проект, но потом передумали: им показалось, что получится та же история, что и с «Обыкновенным фашизмом», то есть перевертыш. В недрах Госкино даже появилась фраза на этот счет: «Ромм хочет сделать „Обыкновенный социализм“. Однако запретить режиссеру снимать свой фильм никто не посмел. Поэтому была выбрана иная тактика: еще одному режиссеру, но на другой студии – ЦСДФ – была дана команда снять параллельно свой фильм про события в Китае. Этот фильм вышел аккурат в тот самый момент, когда Ромм еще работал над своей картиной, – весной 1971 года. Когда режиссер узнал об этом, у него случился шок. Как он писал в своем письме председателю Комитета по кинематографии А. Романову: „Ничего подобного я в своей жизни не переживал…“ После этого случая режиссер прожил всего полгода.
У Ромма было больное сердце, врачи настоятельно рекомендовали ему как можно меньше волноваться, но режиссер не мог сидеть без дела. В сентябре 71-го врачи предложили ему лечь в больницу, но Ромм отказался, мотивируя это тем, что не имеет права бросать свою съемочную группу. Плохое самочувствие режиссера внешне не было заметно, особенно постороннему глазу. Ромм никогда не жаловался, никогда не позволял себе быть не энергичным. Лишь однажды в присутствии коллег сказал: «Ходит старая с косой где-то за спиной, рядом». Затем помолчал и уже энергично добавил: «Мне нужно еще 10 лет». У Ромма было много замыслов: экранизация пьесы Александра Володина, телевизионный вариант фильма «Обыкновенный фашизм», книга по режиссуре и, наконец, – съемки документального фильма «Мир сегодня». Однако осуществить эти задумки ему так и не удалось.
Утром в понедельник, 1 ноября 1971 года, Михаил Ромм встал пораньше – через три дня он должен был лечь в больницу, а ему надо было составить четкий план работы съемочной группы на время его отсутствия, уточнить программу съемок в Союзе и за рубежом, дать наставления по ВГИКу, где он преподавал. В разгар работы в его кабинет зашла жена – актриса Елена Кузьмина, которая принесла ему померить белье для больницы. Ромм взял в руки рубашку и внезапно покачнулся. Жена успела довести его до кровати, уложить, и в следующую секунду великий режиссер скончался.
1 ноября – Геннадий ШПАЛИКОВ
Еще в 19 лет этот человек напророчил собственную смерть в коротком этюде-миниатюре, который он написал, будучи студентом ВГИКа. Этюд назывался «Человек умер». Речь в нем шла о том, что на доске объявлений ВГИКа повесили объявление о смерти студента… Геннадия Шпаликова. Объявление извещало, что покойный покончил с собой – повесился. Далее вгиковцев оповещали, что прощание с телом состоится в Большом просмотровом зале. В конце этюда приводился диалог двух студентов, обсуждавших это объявление. «Как его угораздило?» – спрашивал один из студентов. «Говорят, повесился», – отвечал другой. На что первый замечал: «Некинематографично. Лучше бы с моста или под поезд. Представляешь, какие ракурсы?!»