Свет праведных. Том 1. Декабристы
Шрифт:
– Куда? В хижину? – прорычал Бестужев.
Никита Муравьев тряхнул колокольчиком, призывая всех к молчанию, и произнес:
– Господа, мы достигли предела непоследовательности! Чтобы объединить Россию, у нее отбирают Польшу, чтобы защитить народ, создают тайную полицию, задача которой – осуществлять слежку, а чтобы обеспечить свободу для всех, ограничивают свободу каждого! Если такова ваша «Русская правда», то я предпочту ей правду французскую, английскую или американскую!
– Да! Да! – воскликнули несколько заговорщиков. –
Николай уже давно сдерживал себя, ничего не говоря. И вдруг его прорвало:
– Прелесть жизни составляет разнообразие обычаев, верований, характеров, талантов! Если вы уничтожите это, если вы подведете всех людей к общему знаменателю, масса поглотит индивидуальность, Россия превратится в огромный муравейник! И это будет ужасно!
– Для кого? – воскликнул Пестель, бросив на Николая испепеляющий взгляд своих черных глаз. – Для вас, кому предстоит потерять небольшую часть своего благосостояния, или для бедных людей, которые от этого сильно выиграют?
– Не бывает благосостояния без свободы!
– Вы говорите как человек, который никогда и ни в чем не нуждался!
– А вы как сторонник рабства! – пробормотал Николай, дрожа от гнева. – Вы хотите отменить крепостную зависимость мужиков лишь для того, чтобы распространить ее на всю нацию!
Такая смелость удивила его самого. Неужели это он, затворник из Каштановки, осмелился дать отпор могущественному руководителю Южного общества?
Вдохновленный одобрением своих товарищей, он продолжил:
– Смертная казнь существует при вашем режиме?
– Нет, – ответил Пестель.
– А что же вы будете делать с людьми вроде нас, отвергающими ваши идеи?
Пестель сжал кулаки на краю стола и не сказал ни слова.
– Отошлете нас в Сибирь, разыграв предварительно судебное разбирательство? – снова спросил Николай.
Пестель по-прежнему молчал. Он явно напрягся всем телом, чтобы не закричать: «Да!» В его глазах сиял огонь чистой совести и презрение к пошлым суждениям, которыми ему досаждали. Опасаясь, как бы собрание не закончилось потасовкой, Никита Муравьев дипломатично вмешался:
– Принципы, которые разработаны нашим гостем, возможно, пригодятся России через пятьдесят, через сто лет, но в настоящее время страна не готова пережить столь радикальное изменение. Народу, который на протяжении веков прозябал в рабстве и невежестве, можно предоставлять политические права лишь постепенно и понемногу. Если не сегодня завтра вы сбросите царя ради неизвестного диктатора из толщи народа, ваши действия будут обречены на провал. Слишком жестокий удар повредит мозги. Создав хаос, вы в нем и погибнете. Вот почему я возвращаюсь к своей мысли: чтобы предоставить нации возможность научиться гражданскому сознанию, мы должны действовать поэтапно: сначала – конституционная монархия…
– Почему же не начать с республики? – перебил его Рылеев. – Либеральной республики, разумеется,
– Да, да, либеральная республика! – подхватил Кюхельбекер.
– Монархия! – сказал Батенков. – В монархии тоже немало хорошего!
Голоса присутствующих зазвучали на разные лады:
– Голосую за монархию! Но при условии, что заменят царя!
– А я голосую за республику!
– Обратитесь к американской конституции!
– Нет, к французской… к Хартии!..
Пока стоял этот гул, Пестель поднялся и направился к двери.
– Куда вы идете? – спросил Рылеев.
– Я вернусь, когда вы договоритесь между собой! – ответил Пестель с презрительной улыбкой.
– Не стоит возвращаться! – крикнул Кюхельбекер. – Согласие уже достигнуто: Северное общество никогда не объединится с Южным! Прощайте!
Рылеев проводил гостя до передней и вскоре вернулся с задумчивым видом.
– Наконец-то мы опять среди своих, – заметил Никита Муравьев, вытирая лоб. – Как это приятно!
– Этот Пестель – безумец! – сказал Николай.
– Вы так считаете? – прошептал Рылеев, покачав головой.
Вернувшись домой, Николай не отправился за Тамарой в ее комнату. То, что он увидел и услышал, слишком занимало его, чтобы после этого наслаждаться обществом женщины. Он раскрыл свою тетрадку с цитатами, чтобы обрести новые силы в учении своих любимых мыслителей. В глаза ему бросилась фраза Шатобриана: «Народ, неожиданно избавившийся от рабства, устремившись к свободе, может погрузиться в анархию, а анархия почти всегда порождает деспотизм» (Путешествие в Америку). Гордясь своим знанием, Николай переписал отрывочек для Никиты Муравьева.
На следующий день он уже готовился к выходу, как вдруг появился посыльный. Он был в мундире, с саблей на боку, на голове – кивер. На носу повисла капелька влаги. Покрасневшими пальцами он рылся в кожаной сумке. Достал из нее письмо:
– Для вас, Ваше Благородие! Какой холод сегодня утром! Дым поднимается прямо, значит, подморозит!
Николай заплатил двадцать копеек почтового сбора, включая доставку на дом. Он узнал почерк Софи. Настроившись на нежность, распечатал конверт и прочел:
«Любимый мой, не собираешься ли ты скоро вернуться? Дни кажутся мне такими долгими! Без тебя, в этом большом доме, я кажусь себе глупой, бесполезной, и все здесь напоминает мне о нашей любви. Отец чувствует себя довольно хорошо. Он необыкновенно внимателен ко мне. Но недомогания сделали его капризным. Он просто как избалованный ребенок, не желает оставаться один. Чтобы он был абсолютно доволен, я вынуждена проводить свое время, играя с ним в шахматы, или читая ему вслух, или же выслушивая его рассказы о молодости. Я повидала Мари, она по-прежнему грустна, а ее супруг все так же отвратителен. Они с нетерпением ждут результатов твоих переговоров…»