Свет праведных. Том 1. Декабристы

Труайя Анри

– Мы служили нашему отечеству во время войны, – снова заговорил он. – И должны доказать, что столь же полезны в мирное время!

– Устроив заговор против существующей власти? – спросил Ипполит Розников.

– А ты сам не замышляешь чего-нибудь против власти, коль скоро примкнул к масонской ложе? – заметил Степан Покровский.

Красавец Ипполит приосанился и сухо ответил:

– Конечно, нет!

– Ну хорошо! – успокоился Степан Покровский. – Нам не пристало быть б'oльшими заговорщиками, нежели ты. Я не вижу ничего предосудительного в том, что друзья, исповедующие одинаковые идеи относительно будущего

их страны, соберутся и опубликуют небольшую записку…

Ипполит Розников перебил его:

– И ты представишь эту твою записку цензуре?

– Не обязательно.

– Тогда твои действия окажутся незаконными!

– Если нет способа действовать иначе!..

– Вполне можно создать тайное сообщество, не публикуя записки, – предложил Юрий Алмазов.

– Ну конечно, оно будет тайным, ваше сообщество! – воскликнул Розников. – Настолько тайным, что из-за этого скоро окажется бесполезным!

Бросив взгляд на окружающих, Розников заметил, что такого мнения придерживается он один, и закрутил ус.

– А я полагаю, – мягко произнес Степан Покровский, – что чем больше будет людей, которые, подобно нам, станут обсуждать государственные дела, тем глубже правительство ощутит моральную обязанность перейти к действиям. Не говорят ли по-французски, что идея витает в воздухе? Это выражение чрезвычайно верно. Нужно, чтобы воздух пропитался нашими идеями, чтобы люди вдыхали наши идеи с утра до вечера, не обращая на это внимания…

Его голубые глаза сияли за стеклами очков. Он чем-то напоминал немецкого философа. Николай испытал порыв симпатии к этому человеку, чья особая убежденность объяснялась, вероятно, его искренностью. Костя вдруг вскочил на ноги, откинул феску на затылок, раскинул, как турецкий чародей, руки, призывая к тишине, и произнес:

– Друзья мои, у меня есть для вас предложение. Мы создадим тайное общество. И это тайное общество будет размещено у меня. Его цель – изучение наилучших способов обеспечения благополучия России. Члены организации принесут клятву, обязуясь помогать друг другу, клятву верности до смерти. Возможно, мы опубликуем соответствующий документ… Об этом надо подумать! В любом случае, если понадобятся для чего-то деньги, я готов выдать их! Что вы об этом думаете?

Помешкав секунду, присутствующие ответили ликующими возгласами:

– Ура, Костя! Ты гений!

Николай был в восторге. Ощущение принадлежности к охваченной пылом группе людей, к тому, что он слышит отовсюду отклик на свой голос, – все это выдавало желание посвятить себя чему-то безоглядно. Он был вне себя от того, что должен покинуть Санкт-Петербург в тот момент, когда его жизнь обретала новый смысл. С одной стороны – будущее России, с другой – прихоти женщины, выстрадавшей большое горе и привыкшей всегда добиваться того, чего она желала! Но стоило ему сформулировать эту мысль, как он осудил ее. Ему часто доводилось быть несправедливым к Софи. Пострадав от какой-либо неприятности, он тут же был готов свалить на нее вину. Однако сегодня, как никогда, она имела право на его участие. Николай представил ее себе, держащей мертвого ребенка на руках. Она пожелала сама одеть его и положить в гроб. Лицо ребенка было сверхъестественным. «Он был слишком красив, чтобы жить, – подумал Николай. – У меня больше нет сына. И, быть может, никогда не будет!» Он уже готов

был разрыдаться, но вздрогнул от неожиданности, почувствовав дружеское похлопывание.

– А ты будешь с нами, Николай? – спросил Костя.

– Конечно, – пробормотал Николай. – Но ты же прекрасно знаешь, что я должен уехать…

– Это ничего. Ты ведь не Россию покидаешь. Мы будем держать связь!

Николай пожал другу руку.

– Тогда, – сказал он, – я с радостью… и… и очень признателен!

Костя задавал тот же вопрос всем своим гостям. Все ответили утвердительно, за исключением Ипполита Розникова, попросившего времени на размышление. Он, разумеется, не хотел рисковать своей карьерой, связавшись с движением, которое не могло быть одобрено властями.

– Я буду наблюдать за вашими усилиями с сочувствием, – сказал он. – И все…

Его слова потонули в радостном гаме. Заговорщики придумывали название для своего сообщества. Степан Покровский предложил позаимствовать название и устав «Тугенбунда», организации, распущенной в Германии четыре года назад. Но Юрий Алмазов заметил, что недопустимо давать название, звучащее на немецкий лад, русскому по определению начинанию. Дмитрий Никитенко был сторонником серьезного определения, такого, например, как «Лига добрых намерений» или «Союз во имя Добродетели и Истины», но Костя полагал, что этому названию недостает поэзии.

– Почему бы и нам, в свою очередь, не назвать себя «Друзьями мака»? – заявил он.

Николай покраснел от радости.

– По-русски это звучит не так хорошо, как по-французски! – сказал Степан Покровский.

– А нам не обязательно переводить это название на русский язык! – возразил Никитенко.

– Но как же иначе! Помилуйте, господа, будем все же логичными! Вы отказались от «Тугенбунда», а теперь…

Разгорелся спор. Несмотря на тайный характер собрания, никто не остерегался старого лакея, подносившего питье. Костя ухватил его за ухо и сказал:

– А ты, Платон, что ты об этом думаешь?

– Не знаю, барин! Я недостаточно образован! – пробормотал тот, вытянув шею.

– Но мозги-то у тебя как-никак есть! Пошевели ими, черт возьми!

– Маки – это красиво в поле, где растет зерно, – ответил Платон.

Костя отпустил ухо слуги и дал ему щелчок по носу.

– Салям алейкум! – выкрикнул Платон.

И отскочил к стене.

– Браво, Платон! – сказал Николай. – Мы станем маками на ржаных полях России!

– Я требую голосования за это предложение, – вмешался Щедрин.

– Хорошо! Платон! Заснул, что ли, старый осел? – зарычал Костя. – Принеси, чем писать! И побыстрее!

Голосовали, бросая маленькие бумажки в фуражку конногвардейца Козловского. Николай подсчитывал голоса. Из восьми записок три оказались за «Друзей мака» и пять за «Союз во имя Добродетели и Истины».

– Господа, – провозгласил Костя, – позвольте мне заметить вам, что согласно тому, как это происходит в подлинно демократических условиях, наши решения принимаются большинством голосов. Я лично предпочел бы «Маки», но охотно склоняюсь перед «Добродетелью и Истиной», поскольку это название одобрено наибольшим числом присутствующих. Мое самое горячее желание сводится к тому, чтобы каждый из вас привлек к нашему делу как можно больше сторонников!