Свет праведных. Том 1. Декабристы

Труайя Анри

Волна счастья поднялась в душе Николая. Ему показалось, что он сейчас в Санкт-Петербурге, в квартире Кости Ладомирова.

– Какой восторг! – воскликнул Башмаков. – Я и не подозревал, что в университете Геттингена воспитывают революционеров!

– Я далеко не революционер, – поправил его Вася, понизив голос. – Я ненавижу кровь, смуту, всякую грязную тварь. Но исповедую культ чести. А Коцебу запятнал свою честь, продавав перо.

– Он продавал его не кому-то, – сказал Башмаков, – а царю.

Вася взглянул в сторону и пробормотал:

– Это не оправдывает его!

Николай готов был расцеловать Васю.

– Кто решил совершить это убийство? – спросил Башмаков.

– Группа

заговорщиков, – ответил Вася. – Кинжал Санда довершил остальное.

Башмаков нахмурил брови:

– И ты восхищаешься им?

– Да.

– А ты сам-то осмелился бы?..

– Конечно, нет! – ответил Вася.

– Ты много думаешь перед тем, как действовать?

– Конечно!

– Я такой же, как вы, – заметил Николай.

– А я – нет! – заявил Башмаков. – Я сначала действую, а потом думаю. Вот почему не хочу вмешиваться в политику! Я совершал бы одни глупости!

Он засмеялся и осушил бокал. Николай одним взглядом оценил его: «Использовать только в случае крайней необходимости». Вася, напротив, казался возможным пополнением. Но он был так молод, так импульсивен! Надо понаблюдать за ним вблизи перед тем, как довериться ему. Их разделяло не более пяти лет, и все же Николай ощущал себя чрезвычайно опытным в сравнении с этим мальчиком, только что закончившим университет. Поскольку они еще обращались друг к другу на «вы», Башмаков предложил им выпить на брудершафт, пожав друг другу руки и глядя глаза в глаза. Опустошив бокалы, они обменяются ругательствами. А после этого станут братьями и будут обращаться друг к другу на «ты». Церемониал был выполнен в точности.

– Чертов кретин! – громко выругался Николай.

– Старый боров! – пролепетал Вася, краснея от своей дерзости.

Затем они расцеловались, и Вася сказал:

– Я счастлив, что встретил тебя, Николай.

Когда бутылка опустела, Башмаков вспомнил, что должен уйти. У него было назначено свидание с красивой еврейкой, которую он одаривал своим вниманием два раза в неделю. Оставшись один на один с Николаем, Вася заговорил о своей жизни в деревне. Он любил виды природы и размышление. Его мать, очень рано оставшаяся вдовой, управляла имением. Николай смутно припоминал, что в доме было много девочек.

– Сколько у тебя сестер? – спросил он.

– Трое, – ответил Вася. – Старшей, Елене, шестнадцать лет, средней, Наталье, четырнадцать, а младшей, Евфросинье, двенадцать.

– А братьев нет?

– Нет.

– Значит, ты единственный мужчина в роду!

– Да! – кивнул Вася, обнажив в улыбке все свои маленькие белые зубы.

Тень длинных ресниц заиграла на его щеках.

– Чем ты сейчас занят? – спросил он.

– Ничем, – ответил Николай.

– Тогда я увезу тебя с собой!

– Куда?

– В Славянку. Матушка будет очень рада повидаться с тобой. Она сетует, что соседи из Каштановки пренебрегают ею. Впрочем, это не мешает ей быть в курсе всего, что у вас происходит. Никогда не видел твоей жены, мы знаем, что она редкая красавица, что у вас очень дружная семья и что вы пережили великое горе…

– Не говори об этом! – вздохнул Николай.

Ему вдруг расхотелось ехать в Славянку. Он опасался, что там его станут величать и выражать сочувствие, что было бы одинаково неуместно. Наверняка любезнейшая Дарья Филипповна Волкова сочтет необходимым обсудить в разговоре все то, о чем он желал забыть. Вася не отводил от него взгляда. И Николай уступил, проявив слабость, однако принял твердое решение, что его визит продлится не более часа.

Они, не торопясь, проделали путь верхом. Увидев хозяйский дом в Славянке, Николай отметил, что строение

выглядит более обветшалым, нежели он представлял себе по воспоминаниям. Это было длинное сооружение из почерневших от времени бревен. Дощатая веранда тянулась вплоть до крыльца в три ступеньки. Окна были крохотные, с выкрашенными в красный, зеленый и ярко-оранжевый цвета ставнями. Из этого кукольного домика выбежали три девчонки с распущенными косами и разом закричали:

– Вася! Вася!

Заметив рядом с братом Николая, они застыли как вкопанные. Ни одна из трех не отличалась красотой. Худые и темноволосые, одетые в платья из ситца в цветочек, они вели себя как дикарки. Вася представил их. Николай удостоился трех неглубоких реверансов со слегка согнутыми коленями. И девочки убежали. Вскоре они вернулись, приведя с собой мать. Дарья Филипповна, тридцати восьмилетняя женщина, была высока ростом, красива и величественна, с правильными чертами лица, мягкой улыбкой и большими глазами фаянсовой голубизны. Она приняла Николая с такой радостью, словно он был одним из ее близких родственников, возратившимся из путешествия.

– Я прекрасно понимаю, что вы и ваша жена хотите оставаться вдали от общества до поры до времени! – сказала она. – Но не забывайте, что здесь у вас есть искренние и ненавязчивые друзья, которые будут счастливы принять вас, как только у вас возникнет такое желание.

Ее сын и дочери смотрели на мать с глубоким почтением. Для них она без сомнения была образцом красоты и мудрости. Даже Николай был очарован. Дарья Филипповна настояла на том, чтобы он выпил чаю с ними. Стол был сервирован под двумя липами, ветви которых тесно переплетались. Дымился самовар. С десяток сортов ароматного варенья привлекали пчел. Девочки смущенно молчали, предоставляя взрослым возможность поговорить. Дарья Филипповна поинтересовалась новостями из Санкт-Петербурга, Николай рассказал о пьесах, которым рукоплескал, процитировал несколько острот, подхваченных в городе, и изложил свое достаточно нелицеприятное мнение об известных людях. Он удивлялся легкости, с которой выстраивались его фразы. Атмосфера этого дома действовала очень благотворно. Время от времени Дарья Филипповна добродушно и весело смеялась, и ее голубые глаза затягивались поволокой. Николай не помнил, чтобы она была так красива! Но можно ли полагаться на мальчишеские воспоминания? В последний раз, когда он видел ее, она была в его глазах лишь матерью четверых детей, то есть существом с совершенно определенными обязанностями, и ее физический облик не имел для него особого значения. Теперь он обнаружил, что она еще и женщина. Темные круги вокруг век придавали выразительность ее взгляду. В ней угадывались бесконечная материнская снисходительность, безответная нежность, запоздалая наивность. «Душа юной девушки в теле тридцативосьмилетней женщины», – решил Николай. Затем он сравнил ее со слишком пышно распустившейся розой, метнувшей свой последний аромат вечеру, и этот банальный образ вконец расстроил его. Окружающие смеялись. Что сказал он такого смешного? Вдруг Дарья Филипповна прошептала с серьезным видом:

– Дорогой Николай Михайлович, у меня есть план, о котором я хотела поговорить с вашим отцом уже давно, но не осмелилась побеспокоить его. Могу ли я, воспользовавшись вашим приездом, рассказать, о чем идет речь?

– Ну конечно! – воскликнул он. – Я весь к вашим услугам…

– Я говорю о Шатково, – продолжила она. – Эта деревня лежит среди моих земель, как бы вклинивается в них. Не согласитесь ли вы продать мне ее?

Озабоченный Николай помолчал с секунду. Он был очень далек от подобных имущественных расчетов.