Свет Рождества
Шрифт:
Элизабет последовала за ним назад к храму. Все еще слегка дрожащая после своего спасения, она была рада просто сидеть и смотреть, как он медленно, шаг за шагом, исследует пространство вокруг них. В итоге он вернулся к ней.
– Если Богу будет угодно и Ванни не вернется, думаю, что мне удастся забраться на скалу и обойти вокруг области оползня, а значит, мы не будем пойманы здесь в ловушку на неопределенное время.
Она посмотрела на крутой горный подъем и вздрогнула.
– Будем надеяться, что до этого не дойдет.
– Не думаю, что это понадобится, но все же я чувствую
[39]
Кремень и огниво: комплект 19-го века (Огниво, кресало, железное или стальное изделие (преимущественно калачевидной или прямоугольно-овальной формы), служащее для добывания огня путём ударов о кремень. Было распространено со времени появления железа до изобретения спичек (19 в.). В ряде районов Европы сохранялось в крестьянском быту до начала 20 в. О. носили у пояса в кожаном мешочке вместе с кремнем и трутом.)
Следующие полчаса они собирали доступные им ветки и складывали их в кучу в небольшом углублении скалистого утеса. Оно и отдаленно не напоминало пещеру, но ничего лучшего для защиты от ветра и холода у них не было. Элизабет поморщилась, увидев результаты их трудов.
– Не очень-то внушительная поленница.
– Нет, но ее должно хватить. – Рэндольф вытащил из корзинки коврик, на котором они обедали, и вручил ей. – Вам следует в него завернуться.
Она с благодарностью обернула его вокруг плеч, желая при этом, чтобы он был вдвое больше и втрое теплее.
– Женская одежда совершенно не приспособлена для зим так же, как мужская одежда обычно бывает слишком плотной для жаркой погоды, – философски заметила она. – Но, пожалуй, с этим ковриком мне будет гораздо комфортнее.
Поскольку больше заняться было нечем, Элизабет села, прислонившись спиной к утесу, подтянув к себе колени и обхватив их руками. На юго-западе над горизонтом нависал массивный черный силуэт Везувия. Единственными признаками присутствия человека были несколько еле просматривающихся зданий фермы. Было похоже, что они попали во времена Римской империи, а не находятся в нынешнем цивилизованном 1817 году.
Над суровыми пиками холмов небо переливалось всеми оттенками золотого и алого, а группа фиолетовых облаков, обнимая горизонт, принимала в свои объятия расплавленное докрасна солнце. Кивнув в сторону заката, Элизабет произнесла:
– Несмотря на то, что впереди нас ждет долгая холодная ночь, вот это зрелище почти компенсирует наши неудобства. Как часто мы выкраиваем время полюбоваться закатом?
– Не так уж и часто, – согласился Рэндольф, садясь на ступени храма, чтобы тоже иметь возможность восхититься
И все же, несмотря на полыхающее закатное небо, Элизабет поняла, что большая часть ее внимания сосредоточена на компаньоне, сидевшем меньше чем в дюжине шагов от нее. Без головного убора, с растрепанными волосами, слегка тронутыми жидким золотом уходящего солнца, он больше не походил на безупречного английского джентльмена. Теперь сила, скрывающаяся за его благородными манерами, стала особенно ощутима, и Элизабет почувствовала неясное беспокойство. Может ли лорд Рэндольф решить использовать в своих интересах их вынужденное уединение и попытаться соблазнить ее? Если он это сделает, то она будет совершенно беспомощна, ей не удастся противостоять такой превосходящей силе...
И тут Элизабет в ужасе поняла, что ей хотелось бы, чтобы он попытался ее обольстить. Ее загнанная в самый дальний угол души низкая натура восхищалась сложившейся ситуацией, которая позволила бы ей, Элизабет, подчиниться грубой силе с чистой совестью, найдя оправдание для грехопадения. К несчастью, ее моральные устои, воспитанные в доме священника, не поддавались такому простому обману.
Еще ближе подтянув колени, она отчитала себя за то, что оказалась столь бесстыдным, отвратительным существом. Если бы лорд Рэндольф являлся такого рода мужчиной, который мог бы обратить сложившуюся ситуацию себе на пользу, чтобы совратить ее, он не был тем человеком, в которого она была влюблена, и она бы его не хотела. Кроме того, она очень сомневалась, что его интерес к ней лежал именно в этой плоскости; он сам сказал, что его предложение – всего лишь глупое воображение. Уже сейчас он, вероятно, благодарил свою счастливую звезду за то, что она его отвергла.
А если нет, то в этом временном плену он должен чувствовать себя еще более неловко, чем она. Ведь это она отказала лорду Рэндольфу, а потому один ее вид должен вызывать в нем ненависть.
Вопреки ее странным мыслям Рэндольф произнес с некоторым сарказмом в голосе:
– Я знал, что Рождество в Италии я проведу не так, как дома, но я и мечтать не мог о таком разительном отличии.
– Да, – мрачно согласилась Элизабет. – Но мы, по крайней мере, живы. Если бы мы начали спускаться на несколько секунд раньше...
– Совершенно верно, – подтвердил он очень сухо. – Получается, что мое неудачное предложение оказало нам некоторую услугу, поскольку задержало нас.
– Я понимаю, что находиться здесь, в ловушке, вместе со мной для вас достаточно трудно. Мне очень жаль, – тихо произнесла Элизабет.
Он пожал своими широкими плечами.
– Не извиняйтесь – это моя ошибка. Я должен был знать, что редко кому выпадает второй шанс, когда любовь и брак идут рука об руку. За грех неверного суждения я должен заплатить свою цену.
Его слова были ей так понятны и близки, что она ответила дрожащим голосом:
– Вы правы. Какой бы ни была причина – грех или невезенье – большинству из нас дается только один шанс на счастье. Мы думаем, что это будет длиться вечно, и вдруг все исчезает словно дым.
Он повернулся к ней лицом, его силуэт четко вырисовывался на фоне яркого неба.
– Что случилось с вашим шансом, Элизабет? Почему вы тратите свою жизнь, воспитывая чужих детей, а не своих собственных?
Она вздохнула.