Свет Рождества
Шрифт:
– Мне кажется, что я могу сломать вашу трубку, лежащую в вашем левом кармане.
– Ах, этот карман. Я думал, что он пуст. Извините, сейчас я посмотрю, что в нем. – Он убрал свою руку, обнимавшую ее, залез в карман, пошарил в нем и вытащил найденный там предмет. – Вот, смотрите.
Он замер. Элизабет развернулась, чтобы увидеть то, что так захватило его внимание, и задохнулась от восхищения. Фигурка младенца из lapis Solaris, казавшаяся днем такой непривлекательной, теперь в темноте совершенно преобразилась. Находящийся в чаше из ладоней Рэндольфа, Святой Младенец сиял мягким, волшебным светом –
– Я вынул его из presepio, где он находился, и, должно быть, случайно засунул с этот карман, – пробормотал Рэндольф.
Элизабет улыбнулась и покачала головой.
– Это не было случайностью. Дитя появилось, чтобы напомнить нам о той удивительной ночи, что происходит сегодня, о ночи Его рождения. Помните, что итальянский климат очень похож на климат Святой Земли. Возможно, та ночь в Вифлееме, когда ангелы посетили пастухов, была точно такой же, как нынешняя.
И она спокойно начала читать из Евангелия от Луки, начиная со слов:
– В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле... [42] – Не зря она росла в доме священника; вспоминая выученные наизусть слова, она пересказывала бессмертную историю.
– ...не бойтесь; я возвещаю вам великую радость, – тихо повторил Рэндольф, когда она закончила. – Спасибо, Элизабет. Вы только что сослужили самое трогательное Рождественское богослужение, которое я когда-либо слышал.
[42]
В те дни вышло от кесаря Августа повеление сделать перепись по всей земле...– Евангелие от Луки. Глава 2.
Единственными звуками, раздававшимися в ночи, были потрескивание огня, случайное отдаленное блеяние овцы и тихие вздохи ветра. Когда огонь начал стихать, Рэндольф спросил:
– Теперь вам тепло?
– Просто замечательно.
Она не стала добавлять, что жар, охвативший ее тело, был гораздо выше обычной температуры.
– Тогда пора сменить положение. Не думаю, что нам удастся выспаться этой ночью, но мы можем расположиться настолько удобно, насколько это будет возможно.
К большому сожалению Элизабет, Рэндольф снял ее со своих коленей, чтобы наклониться к костру. Когда он снова начал гореть довольно устойчиво, Рэндольф разместил оставшиеся ветки так, чтобы их легко можно было подбрасывать в огонь частями.
– Если вы ляжете между мной и костром, то вам будет довольно тепло, хотя, вероятно, мне придется тревожить вас всякий раз, когда потребуется подбрасывать дрова в огонь.
Элизабет сняла очки и положила их в корзину, затем легла так, как предложил Рэндольф, обернув вокруг коленей коврик. Рэндольф лег позади нее и обхватил рукой вокруг талии, подтянув к себе настолько близко, что они оказались лежащими, словно две сложенные ложки. Земля была твердой и холодной – не очень-то удобной; Рэндольф же был теплым и устойчивым – действительно очень удобным. Элизабет вздохнула от удовольствия и расслабилась в его объятиях,
– С Рождеством Христовым, Рэндольф, – прошептала она.
Никогда в своей жизни Элизабет не была так счастлива.
***
РЭНДОЛЬФ, конечно же, не спал, хотя в промежутках между поддержанием огня он позволял себе слегка подремать. Элизабет, с восхитительной доверчивостью прижавшись к нему как можно ближе, в отличие от него спала сном младенца. Плоды чистой совести, вне всякого сомнения.
Как только на небе появились первые признаки приближающегося рассвета, едва различимое свечение, Рэндольф очень аккуратно отодвинулся подальше и подкинул в костер предпоследнюю часть сучьев. Воздух был очень холодным, но, к счастью, совершенно сухим, где-то через час температура начнет повышаться.
Прежде чем он снова смог лечь назад, Элизабет потянулась и перевернулась на спину, открыла глаза и сонно заморгала, глядя на Рэндольфа, распущенные волосы очаровательно вились вокруг ее лица. Было нечто интимное в том, что он видел ее без очков - похоже на то, будто она сняла платье и приветствовала его в своей ночной сорочке. Все еще находясь в раздумьях над столь неподходящим предметом, он пробормотал:
– Доброе утро.
Она ответила ему удивительно свежей и манящей улыбкой, словно это утро было самым первым в мире, а она была Евой, впервые приветствующей Адама.
И самой естественной реакцией на это стало то, что Рэндольф наклонился вперед и запечатлел на ее губах самый нежный поцелуй. Рот Элизабет оказался мягким и желанным – и сладким-сладким, как конфета. Он лег рядом с ней и обнял, подтянув поближе, желая чувствовать каждый дюйм ее изящного, гибкого тела, прижавшегося к нему.
Поцелуй стал более жарким, ее руки обвились вокруг его шеи, а ее живой отклик вызвал в Рэндольфе волну такого горячего и требовательного желания, которое немедленно привело его в чувство. Понимая, что если он сейчас же не остановится, то вообще не сможет остановиться, Рэндольф резко откатился от нее. Превозмогая свое прерывистое дыхание, он произнес:
– Ох, простите, Элизабет. Вы оказываете на меня потрясающее действие.
Она потрясенно уставилась на него, широко раскрыв глаза. Затем села и схватила из корзины свои очки, торопливо надев их, словно именно они являлись ее защитным барьером. Дыша глубоко, но неравномерно, она ответила:
– Похоже, действие оказалось взаимным.
Снова схватившись за очки и проверив, на месте ли они, она продолжила:
– Поскольку огонь не будет гореть вечно, не стоит ли нам поджарить часть сыра и разложить его на оставшийся хлеб? Горячая пища будет как раз кстати.
Рэндольф не знал, чувствовать ли себя благодарным или оскорбиться от того, что она проигнорировала такой по-настоящему превосходный поцелуй. На самом деле, опасно превосходный; ибо мысль о том, чтобы поцеловать ее снова, была намного более привлекательной, чем вид их скудной пищи, а результат согреет их обоих во всех отношениях.
С большим трудом Рэндольф сконцентрировал свое внимание на практических делах.
– Прекрасная идея, – откликнулся он. – Хотя мне кажется, что я обменял бы все, что находится в корзине, на большую кружку обжигающе горячего чая.