Свет в ладонях
Шрифт:
Но не эта сцена бандитской делёжки поразила принцессу Женевьев до глубины души. Несмотря на жестокие слова Эстер, что принцессе безразлична судьба её лейбгвардейца, это было вовсе не так, и она с замиранием сердца окинула комнату взглядом, выискивая несчастных пленников. Каково же было её изумление, когда она увидела, что несчастные пленники сидят за столом вместе с седым стариком и ещё одним бандитом, и их разделяют, а вернее, объединяют кружки и бутылка, уже успевшая опустеть почти до дна. Беседа находилась в самом разгаре: когда дверь открылась, Клайв оживлённо жестикулировал, обращаясь к седому старику, а тот
– А вот и дамы пожаловали к нашему застолью, – провозгласил бандит, сграбаставший Женевьев, втаскивая свою добычу. – Это ваши?
Разговор за столом тотчас смолк. Последовало мгновение ошеломлённого молчания, после чего Джонатан вскочил и с радостным криком бросился к женщинам, одновременно грозно вопя на бандитов с требованием убрать лапы.
Бандит кинул вопросительный взгляд на седого старика поверх головы Женевьев, и когда тот кивнул, женщин наконец отпустили. Наступило краткое замешательство, в течение которого Джонатан явно не мог решить, что надлежит сделать прежде – обнять свою жену или пасть к ногам своей принцессы. Эстер разрешила его сомнения, вызывающе толкнув в грудь ладонью.
– Было до крайности подло вот так пропадать, сударь, – процедила она, и Джонатан, оторвав растерянный взгляд от принцессы, невольно принялся оправдываться.
– Я не по своей воле, клянусь… Но, небеса всеблагие, что с вами случилось?! Вы…
«Вы в таком виде», – хотел сказать этот простодушный молодой человек, констатируя факт столь же очевидный, сколь и неудобный. Женевьев вдруг осознала, как выглядит в разодранном платье, с растрёпанными волосами и с исцарапанными руками, и тотчас решила, что вид её как нельзя более соответствует обстоятельствам и её собственным интересам, ибо ни один человек в здравом уме не заподозрил бы в ней сейчас принцессу Шарми. Только бы Клайв молчал…
– Однако негоже держать прелестных дам у порога, – с насмешкой, несколько умаляющей галантность фразы, сказал седой старик, в котором Женевьев безошибочно признала предводителя банды. – Гай, подай-ка нам ещё две кружки! И не припомню, когда в последний раз наш стол украшали собою дамы. В сущности, никогда.
Гостий усадили между Джонатаном и Клайвом. Женевьев оказалась рядом с последним, ответив холодным взглядом на его приветственный оскал. Ей никогда не приходилось сидеть за столом так близко к мужчине, но, памятуя о сложности положения, она промолчала и даже, кажется, сумела не слишком окаменеть. Тем временем уже вовсю стучали кружки, плескалось вино и звучали гулкие голоса: убедившись в благополучном завершении инцидента, бандиты вернулись своим делам – кто к делёжке, кто к охране, – а за столом возобновился прерванный разговор.
– Как же вы до нас добрались, леди? Никак сиганули с поезда? – полюбопытствовал старый бандит и, получив в ответ сухой кивок, восхищённо присвистнул. – Это ж надо! Мне казалось, такие дамы уже напрочь перевелись в нашей шармийской гнилушке. Не удивился бы, будь кто из вас родом из Гальтама, но вы ведь обе шармийки, верно?
– Позвольте мне вас представить, – вмешался Джонатан, очевидно смущённый бесцеремонностью
Это сбивчивое и неловкое представление, возмутившее бы всякого приличного человека в салонах Саллании, вызвало за столом новую волну замешательства, аханья и недоумённого кряканья.
– Твой дед?! – воскликнула Эстер, в изумлении повернувшись к Джонатану.
– Ваш дед? – недоверчиво переспросила Женевьев, с сомнением глянув на залихватски заломленную шляпу бандитского вожака.
– Твоя жена? – спросили хором старый барон ле-Брейдис и Клайв, после чего последний расхохотался и от души заехал Джонатану промеж лопаток.
– Мы обвенчались два года назад тайно, – объяснил тот, обращаясь сразу к обоим. – Её отец… а впрочем, это долго объяснять. Да, мой дед по матери, – тут же добавил он, извиняющимся взглядом моля Женевьев о прощении. – Я понятия не имел, что он промышляет дорожным разбоем.
– Железнодорожным, внучок, – поправил тот, ухмыляясь в усы. – Попрошу не путать.
– А есть разница? – сухо спросила принцесса, глянув старому бандиту прямо в лицо.
– Само собой, – ответил вместо него мужчина, до сих пор в молчании сидевший напротив них. – Железная дорога – основной путь следования партий люксия. Вряд ли стоит упоминать, что это самый ценный из возможных грузов. Но главное – завладев им, мы грабим Малый Совет, а не простых людей, и без того ограбленных Малым Советом.
– Однако ж и ассигнациями не брезгуете, – заметил Клайв, кивая через плечо на мужчин, шелестевших награбленными бумажками у них за спинами.
– Мы как раз объясняли этим молодых людям, – сказал безымянный мужчина, любезно глядя на принцессу, – что, в сущности, причиной нашей встречи сегодня стала досадная случайность. День не задался с самого начала. Состав должен был содержать дополнительный вагон с несколькими ящиками люксия, отбракованного на мануфактуре в Клюнкатэ…
– Отбракованного? – переспросила Эстер.
– О да. Вы ведь наверняка слышали о катастрофе, которая случилась на параде големов? Существует тайное постановление Комитета по люксиевым технологиям, согласно которому люксий из механизмов, внезапно переставших работать, отбраковывается и вывозится назад на Навью. Что с ним там делают – неизвестно, только факт, что на самом деле этот люксий потом так же работоспособен, как и раньше. То есть портится не топливо, как полагают в Комитете, а, видимо, сами механизмы. Так что этот «бракованный» люксий можно загнать по рыночной цене. И серьёзной охраны к нему не приставляют. Лёгкая добыча.
– Да только что-то у них там не заладилось, – мрачно добавил барон ле-Брейдис. – В последнюю минуту грузовой вагон прицеплять не стали. Но мы уже были в поезде, отступать было поздно. Не уходить же с пустыми руками.
– Безупречная логика бандита с большой дороги, – сказала Женевьев и посмотрела старому барону прямо в глаза.
Глаза у старика были очень светлые, но не выцветшие – он и в молодости замораживал собеседника льдинками в зрачках. Но мало было взгляда этих глаз, чтобы заставить принцессу Женевьев дрогнуть. Старик тотчас понял это, и в его взгляде появилось уважение.