Свет в оазисе
Шрифт:
Они стояли на веранде, любуясь редким для конца января солнечным полуднем, когда Алонсо взял ее ладонь. Росарио, не отнимая руки, посмотрела на него с какой-то странной грустью, но без всякого удивления, словно зная наперед, что именно сейчас произойдет.
– Я люблю вас, Росарио, - произнес он едва слышно, впервые назвав ее просто по имени.
– Знаю, дорогой Алонсо, - в ее голосе звучала совсем не чародейская покорность судьбе.
– Знаете?!
– такого ответа Алонсо не ожидал.
– Знаю, - Росарио осторожно, словно боясь обидеть его, отняла руку.
–
– Я уже говорил вам, что люблю вас?
– прошептал Алонсо, начиная понимать, откуда взялись навязчивые сцены признания в его голове.
– И не один раз, - по ее лицу скользнула улыбка.
– Для того, чтобы поменять ход событий и помешать вам сделать это признание, я меняла реальность четыре раза! Четыре раза, Алонсо!! Но вас и это не остановило. Вы признавались снова и снова.
– Я так докучаю вам...
– Алонсо клял себя за то, что не сумел удержаться.
– О, не казните себя! Это так трогательно!
– вырвалось у Росарио. Она решительно повернулась к нему и положила руку ему на плечо.
Сейчас она выглядела не старше, чем на тридцать пять лет. У Алонсо уже не было ощущения, что это мать его друга. Скорее, сестра.
– Мой милый Алонсо, мой верный рыцарь, первооткрыватель неизведанных миров, Алонсо, который дал мне понять, что я волшебница, - он слушал ее словно завороженный.
– Неужели вы не понимаете, что вы значите для меня?! Какую роль вы играете в моей жизни?! Будь я на двадцать пять лет моложе, я бы ни секунды не смогла устоять перед вашим поразительным обаянием! Прошу вас, не сомневайтесь в этом!
– в ее голосе зазвучала страстность и мука, исключавшие всякую возможность говорить все это лишь из сострадания.
– Я бы, несомненно, ответила на ваши чувства! Но, к сожалению, мы с вами родились в разное время и принадлежим к разным поколениям!..
Росарио отодвинулась, повернувшись лицом к далеким кипарисам, среди которых они так часто гуляли в прежние дни.
– Я же могла бы быть вашей матерью, - горько произнесла она.
Алонсо горел от стыда. Желание признаться ей наконец вырвалось на свободу и больше не стискивало его грудь, но от испытываемого облегчения Алонсо было стыдно вдвойне: он оказался настолько несдержан, что разрушил все то прекрасное, что связывало их до сих пор!
Алонсо принял твердое решение не приезжать больше в Лас Вильяс.
– Простите меня, донья Росарио, - произнес он.
– Перед тем, как покинуть вас, я хотел бы сказать, что вы вовсе не выглядите так, будто могли бы быть моей матерью.
– Женщинам принято делать комплименты, - проговорила Росарио, продолжая глядеть куда-то вдаль, то ли на кипарисы, то ли на исчезающую среди них римскую дорогу.
– Но я знаю, что это не комплимент. В последнее время я действительно почему-то стала выглядеть моложе.
Она проводила его вниз, во двор, где была привязана его лошадь. Когда Алонсо уже сидел верхом, Росарио сказала:
– Вы здесь всегда желанный гость,
Он кивнул в знак признательности, но не ответил. После случившегося Алонсо не мог больше навещать ее и смотреть ей в глаза.
Он покидал Каса де Фуэнтес навсегда.
***
В конце декабря, за несколько дней до наступления 1494 года, умер Ибрагим. Как-то очень тихо, почти незаметно, без мучений, словно вышел в соседнюю комнату.
Алонсо именно так и приснилось: будто он нашел деда в потайном помещении одного из его сновидческих чертогов. Ибрагим выглядел моложе, чем перед смертью, и даже ходил, не опираясь на посох. Он с удовольствием расхаживал среди полок с книгами, которыми зала была уставлена от пола до потолка. Увидев внука, Ибрагим лучезарно улыбнулся и сказал:
– Вот видишь! Я же говорил, что лучше быть повелителем снов, чем орбинавтом. Тебе повезло, Али! Так что утри слезы...
Алонсо попытался это сделать, но, когда проснулся, глаза все еще были влажными.
***
Торговые дела заставили Алонсо на несколько дней уехать из Саламанки. По просьбе дяди он вместе с Хуаном побывал в Севилье и Толедо, где встречался с новыми клиентами и поставщиками Хосе Гарделя.
В дом возле моста он пришел уже в начале марта. По желанию Консуэло они сверили свои экземпляры рукописи.
– Вот здесь, - Консуэло нашла интересующее ее место, - видишь, копируя для меня текст, ты написал букву "аин".
– В моем экземпляре тоже стоит "аин", - сказал Алонсо, склонившись над рукописью.
– Но эта буква не может соответствовать никакому латинскому звуку!
Консуэло была права. Алонсо не понимал, как он упустил из виду это обстоятельство. Буква "аин" использовалась в еврейском и арабском языках для передачи глубокого гортанного звука, который отсутствовал в латыни.
– Да, - проговорил он, - странно, что я об этом не подумал. Почему же она здесь стоит?
– Возможно, - предположила Консуэло, - что это не "аин", а сочетание букв "йод" и "вав". Вообрази, что у переписчика времен Аврелиана случайно дрогнула рука, и буква "вав" вышла не прямой, а похожей на крючок. В результате она коснулась предыдущей "йод" и получилось то, что ты принял за "аин".
Алонсо с растущим интересом присмотрелся к этому месту в своем экземпляре "Света в оазисе".
– В общем, такое могло произойти, - признал он.
– Но в этом случае мы получаем вполне понятное слово, - торжествующе произнесла Консуэло.
– "iuvenes", "молодые"! Алонсо, вооружайся скорей словарем и расшифровывай этот фрагмент исходя из того, что здесь действительно написано "iuvenes"! Меня очень интересует вопрос уходящей молодости. Может быть, здесь объясняется, как ее можно продлить...