Свет зажегся
Шрифт:
— Ой, себе сначала помоги. Богатые тоже плачут, да?
— Не, с этого же денег не заработать.
— Смотря кому. Вот я однажды выплакала у отчима деньги на новые кроссовки.
Полина закатила глаза, ей не хотелось слушать слезливую историю бедной официантки, у которой отчим, наверняка пил и бил ее вместе с матерью. По крайней мере, Полина где-то в фильмах слышала такие истории, и образ у нее был самый пригородно-американский. Значит, и подавать она должна не блинчики, а панкейки, а подливать кофе из термостойкого кувшина.
Официантка собрала все осколки и довольно лениво потерла прилипший сироп. Она устало почесала лоб и махнула рукой на лужу.
— Сигаретки для дамы не найдется? — спросила она у Толика. Он был явно расстроен ее появлением, но не так раздражен. Он дал
— Сестренку твою, само собой, капец жалко. Твоей матери, конечно, повезло ходить потом по врачам. Вот у меня мать потеряла первого, так потом за жизнь настрогала еще семь, говорит, все того забыть пыталась. И надо оно ей, конечно, работать, ухаживать за детьми, да еще и мужика себе искать при деньгах, то еще удовольствие. В итоге все себя чувствовали брошенными, она тоже, потому что не только детям, а даже второму мужу достаточно внимания не уделяла.
— Ну началось, — пробормотала Полина. Она была готова сколько угодно слушать истории Толика и его семьи, потому что она хорошо его чувствовала, но проблемы других людей ее сейчас не интересовали. Нужно было разобраться сначала в себе и в нем.
— А вот глубины лично твоей проблемы я не понимаю. То есть, никто не говорит, что это хорошо, жаль, конечно, что с тобой такое произошло. Но все-таки, блин, не до разрыва отношений с неплохими родителями, проблемами с мужиками и, тем более, не до побега в фантазии. Это ты даешь, подруга вообще. Вас папочка обеспечил так, что вы с мамой четырнадцать лет смогли жить в роскоши, ездить по заграницам да еще и содержать маминого хахаля. Ты и сейчас небось вся в бриллиантах при машине и собственной квартире, в двадцать пять лет-то. Да и в восемнадцать, наверняка, все было то же самое. И чего из этого ты сама добилась? Ой, только не говори про свое образование, даже если ты вдруг бесплатно училась, в чем я сильно сомневаюсь, при более тяжелой жизни ты не смогла бы получать удовольствие от своих морей. Жила бы в общаге, работала по ночам, и какая тут уже любовь к акулам? И вряд ли твоя работа приносит деньги, но ты-то можешь не париться. Ради такой жизни можно разок и ноги раздвинуть перед неприятным мужиком за грехи отца. Хоть какая-то плата с тебя.
Полине никто ни разу не говорил ничего подобного. Она в принципе старалась избегать этой темы в беседах, но если все-таки с ней говорили об этом, то в основном сочувствовали. Иногда она представляла, что кто-то захочет ее устыдить, но убеждала себя, что люди все-таки считают, что дети не должны страдать за родителей, как и расплачиваться за то, что они им дали, кроме как помощью и благодарностью.
— Ты нахера это говоришь, больная?! — Толик пнул ее совок и сделал шаг к ней. Официантка сразу отъехала от него на несколько метров.
— Ну серьезно, у меня есть подруга, она проститутка. Зарабатывает и ничего, живет как-то.
— Да и шляйся сама по подворотням, не все должны так жить и претерпевать!
Никто, Толик, не должен, хотелось добавить Полине, но горло было будто забито ватой, и она ничего не могла сказать.
— Сам из подворотни вылез, в ней же тебя и пристрелят!
Полина испугалась, что Толик может снова достать пистолет, но он только прорычал что-то неприятное, и продолжал идти в сторону официантки, которая отъезжала все дальше.
— Короче некогда мне с вами болтать! У меня тут есть клиент и покруче! Влиятельнее вас обоих и еще десяти таких же вместе взятых! Пойду, налью ему кофе!
— Папа? — спросила Полина за мгновение до того, как в темноте загорелся круг света над столиком.
Глава 11 — Дурная кровь, побег и нападение
Официантка скрылась в темноте, когда он практически догнал ее. Ему хотелось схватить ее, и что сделать дальше, он еще не решил. Извиниться перед Полиной, по крайней мере. Где же женская солидарность, он думал, что все девочки всегда на стороне жертвы и не винят ее за то, что ей не кажется нормальным скотское обращение с собой. Ему казалось мерзким убеждение, что нормально жить плохо, стыдно, чтобы у него не случалось, он всегда стремился наверх, хоть сейчас в этом баре его решения казались идиотскими. Его бедная трогательная
Загорелся круг света, за столиком сидел крупный мужчина, уже стареющий, но до звания деда его морщинам не хватало глубины. Лицо у него было страшное, будто все переломанное, хотя сложно было назвать какой-то конкретный дефект, но держался он достойно. Спокойно так, величественно даже. Его пальцы украшали синие нарисованные перстни, и Толик не удивился бы, если бы обнаружил наколотые звезды у него на плечах.
Теперь у официантки в руках вместо совка был чайник, из него она налила кофе в маленькую кружку, которая почти комедийно смотрелась в его больших руках. Мужчина не посмотрел на нее, только махнул рукой, чтобы уходила, и официантка действительно снова скрылась.
Толик мог хорошо вообразить мать Полины, но как должен был выглядеть ее отец, он не представлял. Несмотря на ее нахальность, она казалась ему женственной Евой. И он видел, что если черты лица ее отца, Петра какого-то там, уменьшить и округлить, то можно было понять, что Полина его дочь.
— Ког䬬¬¬¬а я вышел на свободу, ты была достаточно взрослой и не стала играться со мной. Это опущение, я думал, уже не закроется, но вот ты пьяная, взрослая с сомнительным парнем в баре играешь в игру, в которой вы раскладываете свои жизни друг пере другом. Вот и поиграю теперь с тобой, сяду на раздаче. Моя история будет про твоего деда с бабкой. Ты так не хотела общаться со мной, что я не уверен, что ты слушала меня, когда я пробовал тебе рассказать их.
— А ты нам лучше расскажи, как вышло так, что ты, будучи свободным человеком, не смог защитить свою семью, а?
— Я не буду это раскрывать тебе. Слишком много фактов к этому привело. И то, как много лет назад твой босс Эмиль еще шпаной тушил свой дом, лишь только начало. Если бы я мог решить проблему по-другому, я бы решил. Если бы я мог изменить события в прошлом, я бы незамедлительно построил машину времени, да, Полина? А теперь, парень, рот не раскрывай, и слушайте историю.
Толик хотел возмутиться, но увидел, как внимательно Полина смотрит на своего отца, и подчинился.
— Мой отец прошел войну, он отвоевывал города, и так вышло, что ни в одной крупной оборонительной операции он не участвовал. Всегда только нападал. Там он встретил даму, с которой у него завязались шуры-муры, но по долгу службы он ушел из ее деревни. Потом после войны он нашел свою любушку, а она уже замужней была, и к нему не хотела. Он говорил, давай сбежим, обещал увезти ее в город, обеспечить счастливую жизнь, а она ни в какую. У нее уже было малое дитя, и мужа своего она любила. Тогда отец решил увезти ее насильно, сначала хотел одну забрать, но потом и за сыном вернулся. Говорил, если сдашь меня, ребенка придушу, а если нет, то полюблю, как родного сына. Она потом смирилась и вспомнила свою любовь к моему отцу. В городе он обставил все так, что ее дом сгорел, семью расстреляли, и документов у нее не осталось. Выдали ей новый паспорт, чтобы ее больше никто не искал, и стали они жить вместе. Он всю жизнь очень гордился своей женой, и носился с ней как с часами. Старшего сына тоже любил, у него вроде не было ревности, важно было, что и его отобрал у того мужчины. Я у них родился позже. Мать получила образование и работала бухгалтером. Жизнь у нас была, как у людей, но я предполагал, что ей хотелось лучше, и она всю жизнь подворовывала с чужих зарплат. А рабочим много платили, да и карточки у них были самые лучшие. Потом раскрыли, стуканули и мою мать посадили за решетку. Брата моего сводного ты не знаешь, и даже твоя мать его видела пару раз за жизнь. Так вот, брат мой, навещал мать, и там на зоне с ним нашел контакт один человек, который показал ему, как жить надо. Они вместе ограбили квартиру, у него тогда первая ходка случилась. С тех пор он все время по тюрьмам, свобода его не прельщает. Такая у тебя семейная история, вот они, предки твои. Когда я сел на четырнадцать лет, ко мне еще живой отец пришел, и говорит, мол, дурную кровь он привез из деревни, дочка у тебя очаровательная, Петя, но лучше бы тебе было, не размножатся. Но он оказался не прав, ты-то выросла в мать, не в меня. Может, потому что меня рядом не было.