Свет зажегся
Шрифт:
— Я помню эти истории, ты их рассказывал, кода вернулся, только не все подряд сразу. И то есть, ты сейчас хочешь оправдаться тем, что это у тебя кровь дурная?
— Нет. Я хочу сказать, что мне нравится отбирать чужое, вот что заложено у меня в крови. Поэтому я понимаю Эмиля.
Толик подождал несколько секунд, давая ему шанс не заканчивать его историю этой фразой, но Петр молчал. Тогда он кинулся на него и с размаху ударил кулаком по лицу. Петр сначала не сопротивлялся, но следующий удар он отразил и оттолкнул его.
— Я не говорю, что я не сожалею, и, тем более что мне нравится ситуация. Я лишь говорю, что я понимаю его мотивы. У меня не возникало вопросов, почему это случилось с моей невинной женой и дочерями. Уяснил теперь?
— Сука ты.
Петр
Петр будто прочитал его мысли.
— А ты, герой, разве не хотел бы быть мной? — он вдруг спросил это очень легко, даже весело, и Толику на мгновение показалось, что он стал похож на его вечно озлобленного и насмехающегося над всеми пьянчугу-отца, — Разве я не тот, кем ты хотел стать? Вот типа я не твой предел мечтаний, а? Для чего ты крутишься, разве не для того, чтобы стать мной?
Он расхаживал из стороны в сторону вдоль их столика, с высоты его роста смотря поверх их голов. Полина схватила Толика за руку.
— Не говори с ним, пусть исчезнет в темноте, — прошипела она сквозь зубы. А Толик и не знал, что ответить Петру, чтобы тот не оказался прав. Ему стало обидно до зубовного скрежета, что он к нему пристает? Конечно, он хотел быть богатым, и видимо влиятельным как он, может быть, даже иметь заклятых врагов. Конечно, он не хотел бы попадать в тюрьму, хотя и ожидал этого, и не хотел, чтобы его близкие страдали. Да только в этом он сам себя обезопасил, Чеслав и Ярик тоже были готовы к этому. У него, конечно, у самого была дочь, но его преследователям пришлось бы приложить немало усилий, чтобы узнать о ней, он не часто ее навещал, и Толик ни без стыда не мог не признать, что эти встречи со временем будут становиться все реже и реже.
— Не, короче я бы такого не допустил про себя. Вот послушал ваши истории, и все сразу понял, знаю, где подставу ждать.
— А я ведь даже еще не порченный наркотиками, — он залез огромной рукой под рубашку и вытащил из-под нее золотую цепочку с крестиком. Петр поцеловал распятие и сжал его в некрасивом кулаке.
— А твои обидчики, Полина, получили свое. Горох-майдан — расходимся.
Он шагнул за круг света и исчез в темноте.
Полина подумала, что раз ее отец сказал, что пора расходиться, сейчас действительно все закончится. Может быть, стены бара начнут разрушаться, может, его двери, наконец, откроются (и появятся), а может, свет окончательно погаснет и они останутся в темноте. Или она откроет глаза и проснется. Полина ведь так и не успела подумать, как здесь оказалась, ее затуманенный разум не давал ей других лазеек кроме магии. Она не могла представить, что все это по-настоящему, что кто-то бы стал так ее разыгрывать и устраивать все эти спецэффекты с исчезающими людьми и гаснущим светом. Головная боль оставалась, поэтому из наиболее нереалистичных вариантов она могла допустить, что она под действием каких-то психотропных веществ, она в них не разбиралась, поэтому почему бы им не работать именно так? Но это была лирика, наиболее правдоподобным вариантом ей казался затянувшийся сон, который она переживает сейчас, а после пробуждения будет помнить только обрывки, быстро исчезающие из памяти. В груди щемило от того, что она придумала себе Толика, хотя ее подсознание и сыграло с ней злую шутку, оно выдало симпатичного ей персонажа, который по сути своей в реальной жизни должен быть ей отвратителен. Он был реалистичен до боли, будто их сосуды и нервы частично срослись, поэтому у Полины оставалась надежда, что, может быть, он все-таки не полностью выдуманный, они действительно встретились, но во сне она не помнила как.
Полине не хотелось думать о своем отце, поэтому она надеялась, что и Толик скоро забудет о нем
— Он слишком много о себе возомнил. А по сути, он поганый человек, и ничего собой не представляет, — Полина с опозданием подумала, что Толик может принять
— Возможность исправиться?
Она не поняла его интонацию. Казалось, тут была и надежда, и раздражение. Она обняла его.
— Ты скучаешь по маме?
Полина подумала, что может быть, это был не лучший выбор, чтобы перевести тему, но исправляться не стала.
— Да я уже взрослый мужик, чего уж там, скучаю, конечно. Может, встретимся еще с ней скоро.
— Опять ты думаешь, что мы мертвы.
— А вот если нет, ну вдруг это я тебя придумал и брежу тобой, и вот очнусь один в квартире, то скажи-ка свой номер телефона, а? Я его запомню, — он постучал себя по лбу.
— Если ты меня придумал, то зачем тебе мой воображаемый номер телефона? — она засмеялась, но продиктовала его. Толик записал его в мобильный, а затем несколько раз повторил с закрытыми глазами.
За барной стойкой появился Лазарь. Полине показалось, что свет зажегся на секунду раньше, чем он проявился сам, будто его вклеили на этот фон откуда-то извне.
— Правила нарушаем?
— А у нас тут правила есть?
— Диетологи создали правило похудания специально для российского менталитета — после шести не закусывать.
Лазарь стал смешивать в шейкере водку с миндальным сиропом.
— Как всегда умопомрачительно. Если есть правила, ты нам лучше расскажи. А то ведь незнание не освобождает от ответственности, так что помоги нам, друг.
И снова они безуспешно пытались хоть что-то понять, Полине это даже наскучило. Она добавила:
— Ну или хоть что-нибудь расскажи. Только шутки не надо, они уже надоели.
Она так и стояла, прижимаясь к Толику, и в ней вдруг проснулось какое-то дурацкое девичье чувство гордости, вот, стою тут со своим любимым и разговариваю с незнакомым человеком, а он знает, что мы вместе, невероятно круто.
— А я вам расскажу, пожалуй, что произошло на самом деле.
Полина ощутила себя в сорвавшемся лифте, в груди появилось летящее падающее щекотание, и она поняла, что ей страшно. Вот-вот все закончится, и, несмотря на остатки головной боли и вывернутые эмоции, ей вдруг расхотелось узнавать, что есть что-то еще кроме бара. Толик крепче сжал ее плечо.
— Прямо все нам расскажешь?
— Чтобы все вам рассказать у меня не хватит и всего времени мира, учитывая то, что за те тысячи лет, что я вам буду рассказывать все-все-все, произойдут еще немаловажных событий, но кое-что расскажу. Конкретно про то, что случилось с вами до того, как вы тут оказались.
— Лучше расскажи, почему мы тут оказались, что было до этого, мы примерно помним.
— Это только примерно. Как раз вы оба не можете назвать последние произошедшие с вами события, все как в тумане. Или даже вернее сказать в дыму, если вы соизволите, потом вспомнить мою шутку и посмеяться над ней.
— А что же ты раньше все нам не рассказал?
— А ты что оттягиваешь время еще?
— Нет, серьезно, для чего все это было? — вмешалась Полина.
Лазарь махнул рукой.
— Слушайте. Начнем с Полины, потому что на этот раз ее история будет менее горяченькой, чем у Толика.
— Потише будь.
— Мать Полины, глубокоуважаемая Лидия Николаевна, в последние месяцы стала выправляться. В сопровождении своего мужа, уважаемого далеко не всеми, но зато очень глубоко, теми, кто все-таки его почитает, она стала снова посещать театры и выставки, по вечерам они вместе смотрят кино по кабельному телевидению, а детские голоса перестали вызывать у нее желание исчезнуть или, по крайней мере, заплакать. В муже она нашла опору и поддержку, и как бы ей не было стыдно, она по-прежнему боится видеть свою живую активную дочь, которая непроизвольно напоминает о ее материнской трагедии. Но она старается, старается, всем мы стараемся ради близких людей. Что же касается самой тебя, Полина, то ты, как в чем-то самостоятельная взрослая девочка проживала в своей квартире и ходила на работу, конечно, не без папиных средств. Но это ты и сама все помнишь.