Свет жизни
Шрифт:
Вторая половина дня была тяжелее первой, потому что Кинзу клонило ко сну. Голова ее опускалась все ниже и ниже, а глаза закрывались сами собой. Как ей хотелось к маме на колени! Незаметно она пристраивалась около лохмотьев старика, и ее усталая голова находила недолгий покой. Как только старик замечал это, он сердитым толчком поднимал ее. Она терла кулачками глаза, потягивалась, готовая опять уснуть. Старик снова приводил ее в вертикальное положение, усадив спиной к своему боку, и давал шлепок. Полусонная, она наконец протягивала руку для подаяния. Вдруг нищий поспешно поднялся, и она повалилась набок. Он нетерпеливо усадил ее на место, прорычав:
–
В толпе нищий увидел фигуру отца Кинзы, который искал его. Фермер не хотел говорить с нищим на виду у всех, поэтому они уединились за эвкалиптовым деревом.
– Ты меня звал?
– спросил фермер.
– Да, - коротко ответил нищий.
– Я ухожу из этой деревни. Деревенские жители становятся жадными, не боятся Магомета и мало дают честным нищим, поэтому я ухожу в большой город на побережье. Я и моя жена. Скоро там будет великий праздник и говорят, что нищие обогащаются на улицах этого города. Вот что я тебе скажу: отдай мне твою слепую девчонку. Ты не принадлежишь к благородной профессии нищих и не сможешь использовать ее, а мне она принесет большую прибыль. За нею будет присматривать моя жена, а я хорошо заплачу тебе за нее.
Отчим Кинзы нахмурился, обдумывая предложение. Он знал, что затевалось худое дело, но ему очень нужны были деньги. Урожай в этом году был плохой, и Кинза будет лишним ртом в доме. Слабое чувство, которое некогда, возможно, было совестью, зашевелилось в нем, но он не захотел прислушаться к нему. В конце концов Кинза ведь не его дочь. Ха-миду одиннадцать лет - почти мужчина, и он скоро сам сможет зарабатывать на жизнь. Рахма выйдет замуж через три-четыре года. А Кинза? Возможно, это первый и последний шанс избавиться от нее.
– Сколько ты мне заплатишь?
– спросил он наконец.
Нищий назвал небольшую сумму. Фермер пришел в ярость от такой низости и назвал очень высокую сумму. На этот раз нищий вспылил от такой алчности, но назвал цену чуть выше своей, а фермер, в свою очередь, согласился чуть снизить. Так продолжалось еще некоторое время - страсти то разгорались, то затихали. Можно было подумать, что они готовы убить друг друга, с такой яростью они торговались, но прохожие даже не поворачивали головы в их сторону: все сделки в деревне совершаются таким путем, поэтому никто не удивлялся. Окончательная сумма была установлена точно на середине того, что первоначально запросил каждый из них.
– Ну, ладно, - наконец сказал нищий, - я буду уходить из деревни на рассвете в первый день недели. Когда ты передашь в руки девчонку, я передам тебе деньги, и это все будет сделано при свидетелях.
Оба они остались довольны сделкой, хотя старались не показать этого. Старый нищий возвратился к вновь приобретенной собственности, уверенный, что она собрала много монет во время его отсутствия. Но его вновь приобретенная ничего подобного не сделала. Она укрылась в тени и, свернувшись клубочком, крепко спала, как уставший после игры котенок.
Хамид стоял на краю ярмарки с поднятой вверх головой, глазами прикованный к верхушке мечети, ожидая, когда появится священнослужитель и призовет к молитве. Это должно было быть точно в четыре часа дня, когда ему можно было взять Кинзу домой до следующего четверга.
К этому времени толпа поредела, и Хамид издали увидел свою сестру. Ее уставший вид возбудил в нем еще большее нетерпение поскорее освободить ее. Он нетерпеливо переступал с ноги на ногу, затем встал на обе, погрузив босые
Мечеть была деревенским храмом, здание с четырехугольной башней, своей белизной четко выделявшейся на фоне синего неба. На самой верхушке башни блестел позолоченный полумесяц - символ магометанства. Наконец Хамид увидел, как появился служитель - бородатый и величественный в своем облачении, и начал свою монотонную молитву-призыв. Ее сопровождал колокольный звон, разносившийся по всей базарной площади и дальше, в деревне.
– Един Бог, - провозгласил он, - и Магомет, пророк Его.
Правоверные магометане толпой повалили в храм, чтобы произнести свою молитву. Другие сняли обувь и молились на том же месте, где стояли, повернувшись лицом на восток и кланяясь так низко, что касались головой земли. Для всех их это был призыв к молитве, для Хамида же призыв к освобождению Кинзы. Увидев священнослужителя, Хамид моментально сорвался с места и побежал через площадь туда, где сидела Кинза. Он опять поцеловал руку нищего в знак приветствия и взял сестру на руки. Мальчик дал ей сухой бублик, который она с жадностью сунула в рот. От радости, что она снова в безопасности на руках брата, девочка забыла голод, жажду и усталость этого долгого дня. Удобно устроившись у него на спине, она крепко уснула.
Хамид, слегка пригнувшись под тяжестью ее расслабившегося тела, отправился в обратный путь. Было очень жарко, и он присел под смоковницей немного передохнуть. Он наблюдал за коровами, которые лениво столпились возле реки; немного выше несколько женщин выбивали белье о камни. Сквозь дремоту он думал о реке. Куда она течет? Может быть, пройдя через их долину, она выходит в какой-то неизвестный мир, где он еще никогда не был? Как-нибудь он пойдет по ее течению и выяснит… Может, он дойдет до моря или большого океана?..
Глава 4
С наступлением темноты вся семья опять собралась вокруг глиняной чаши и ужинала при слабом свете горящих углей и свечи. Кинза была бодрой после крепкого сна и сидела на коленях у матери, открывая рот, как голодный птенчик. Хамид с любовью наблюдал за ней и, вспоминая тяжесть ее усталого маленького тельца на своей спине, думал: никогда он не оставит ее и будет защищать…
Слабый ветерок проникал в хижину через открытую дверь и приносил запах лекарственных трав, которые росли в кадках около хижины. Хамид, уставший от пути по жаре, пошел спать на свою циновку. Во сне он видел нищего, который становился все больше и больше, пока не достиг огромных устрашающих размеров, и он стоял между ним и Кинзой… Со страхом он проснулся. Спокойно светила луна, а взрослые все еще сидели за столом, разговаривая у потухших углей. В серебристом свете луны он ясно видел их лица: жестокое и решительное у отца, злорадно-довольное у Фатьмы, бледное и умоляющее у матери.
– Это единственное предложение, какое мы можем когда-нибудь получить за нее, - сказал Си Мухамед с оттенком упрямства.
– Она на всю жизнь будет обеспечена.
– Всю жизнь?
– с горечью воскликнула его мать.
– Жизни не будет! Она умрет, ведь она такая маленькая и такая слабая.
– Слепому ребенку лучше умереть, - заметила Фатьма.
Мать сердито повернулась к старой женщине, но отец утихомирил их обеих, подняв руку.
– Замолчите вы, глупые женщины!
– приказал он.
– Больше не будем говорить об этом. Ребенок должен пойти со мной через три дня.