Светило малое для освещенья ночи
Шрифт:
Понятие, которое известно всем дикарям земли многие тысячелетия. Выкормленный Европой самодеятельный атеизм заклеймил его суеверием, примитивностью и невежеством, не догадавшись при этом поинтересоваться, как клеймят тупость незнания очевидного эти самые дикари.
Душа. Всего лишь душа. Товарищи и граждане, со мной стряслось непредвиденное — я обнаружила у себя душу.
Несколько неожиданно. Предшествующие тридцать лет меня к этому не готовили. Но незнание закона не освобождает от ответственности.
Отчего все предыдущее
Должен быть смысл. Смысл, выдерживающий логику.
— Эй… Жиличка!
— Ну? — шелохнулось где-то близко.
— Куда ты там хотела упасть?
— Хотела! — с ходу завелась Е. — Я тебе что — кирпичом шарахнутая, чтобы тут хотеть? Да лучше век свободы не видать, лучше в зону на поселение, лучше…
— Эй, погоди, — поспешила я ворваться в долгоиграющий Елеонорин вопль, — я поняла, поняла! Поняла, что там не лучше, да? А как? Как там?
— Сама разглядывай! — буркнула Е. — Мне бы этого — хоть бы и вовсе не было!
— Так ведь всё равно есть, — возразила я. — Ты вообще в уникальном положении. Туда же никто заглянуть не может. Только перед смертью, когда поздно…
— Перед чем?.. — задохнулась в ужасе Е. Я поспешила успокоить:
— Я не про тебя, я про других. Я, наоборот, про то, что ты еще сто лет проживешь, а знаешь уже теперь.
— Ничего я не знаю!
— Попытайся, а? Потом рассказывать будешь, все от зависти лопнут.
— Ты дура или как? Чему завидовать, лоханка ты интеллигентная!
Ей не хотелось о непривычном, и она провоцировала свару. В сваре Е. всегда будет сильнее, и я пропустила «лоханку» мимо. Сказала смирно:
— По сторонам бы там посмотрела…
— Какие тут стороны?! Себя только и видно… Куда ни глянь — я!..
— А как? Себя видишь — как? Как из окошка? Со стороны видишь?
— Нет сторон!!!
— А что же?
— А я знаю?! Тут вообще! Никакой уверенности! Темно! Или не темно? Что-то есть… Или вовсе ничего!
— Но ты-то есть? И сказала — себя видишь…
— Ну, это еще та картинка! — вдруг фыркнула Е., быстренько освоившись. — Никогда бы не подумала!
— Картинка?
— Ну, это я так. Тут слова не подходят. Тут только приблизительно. И отдаленно. И вообще ничему не соответствует.
— Наплевать, что не соответствует, — вцепилась я клещом, — ты давай как в голову придет, у тебя это вполне впечатляет.
— Тут, наверно, скелеты бродят, — решила попугать Е. и сама же вздрогнула.
— Скелеты — ерунда, — отмела я не самое страшное, — я к скелетам в школе привыкла, мы ему каждое утро «Мальборо» в зубы совали, чтоб кайф схватил и к приближающемуся капитализму приготовился. И вообще скелеты в могилах, на законных семейных кладбищах, к ним потомки на родительский день приходят.
— Ой, не надо… Боюсь их ужас как…
— Так я хочу тебя успокоить, не может там быть этой ерунды. Лучше расскажи, как ты там на себя
— Ну… — Ей нравилось о себе. — Я не смотрю. А все равно вижу.
— Что видишь? — Я хотела понять. — Ну, что — глаза, волосы? Или какой-нибудь любимый халат?
— Да всё сразу! Все, что у меня было. Тряпки, или где жили, или всякое. Просто вот знаю — я! Но это — ну, как же сказать… ну — для начала, а на нем… на начале то есть, которое я… или в нем… Или нет? Не знаю, в общем! Ну, которое было, не было… То ли помню, то ли нет… Ну, развернуть бы кулек семечек, бумажку разгладить, а семечки чтоб не упали, а до одного видны, и хоть лущи, хоть нет, а их только больше… И затягивает. Вроде как туда хочется. Только это дудки! В этом — куда хочется — самый кошмар и есть…
— Почему?
— Почему, почему… Потому что все сразу, может.
— Что — сразу?
— Что, что… Ты вся. Ну, одновременно. Промокашка такая от края в край… Без рук, без ног — а знаю, что я… Ну, вот как в три года мухам головы отрывала… как у папы, когда болел, деньги из-под подушки таскала, а потом хвасталась, что мальчик мне бусы подарил… мужа у подруги увела, а он мне на фиг был не нужен… что, мол, захочу, то и смогу… все постели, где с мужиками, все одновременно… Можешь представить?!
— Приятно, что ли?
— Ага. Как картошка оптом. Все сразу и одинаково. А казалось, что по-разному. А оно сегодня картошка, завтра картошка, всю жизнь картошка… Да и ладно бы, а только тебе ни вчера, ни завтра, а прямо сейчас… Вот сейчас! Повеситься бы… Так ни веревки, ни гвоздя. А и нашла бы — так зачем? Чтобы мне этим потом и любоваться?
— Что-то я не очень… — пробормотала я, уже не понимая, зачем лезу.
— Да я про свое, — вполне миролюбиво отреагировала Е. — Это мне двадцать было, так я гвоздь в косяк, веревку зацепила, на табуретке приготовилась, на часики наручные посматриваю — когда свидание подойдет, чтобы извергу сразу всё доказать, а он, паразит, даже не опоздал и в дверь стучится, стучится, дурак, хотя я заранее отперла… Раньше без стука вваливался, бегемот, а тут культурой застрадал, верблюд чокнутый! А мне что — «входите» крикнуть и после табуретку отпихнуть? А этот козел еще раз в дверь стукнул и удалился — топ, топ… А я на табуреточке с готовой веревкой… В жизнь не прощу! Хотя тебе-то что до всего этого…
— Ну и плюнь…
— А тут сколь ни плюй — на себе навесишь.
— А ты еще на что-нибудь посмотри.
— А тут ничего больше, одна я…
Что-то окутывает меня плотным облаком. Некий приближающийся смысл. Интересно, отчего же его так трудно понять.
Как бы я играла в шахматы, если бы не знала правил? Произвольно соединяла бы фигуры, ссыпала в кучу, выбросила бы то, что неудобно выпирает, — ферзя, например. Или короля. И без всякой последовательности тасовала бы нефритовые формочки, которые за что-то любил мой отец.