Светлое будущее

Резниченко Ольга Александровна

— Нет, — поспешно.

Чего-чего… а больше рисковать, давать возможность другим отобрать у меня Мирона, отобрать тот единственный… шанс, что и так чудом остался, достался… быть хоть как-то Ему интересной, я не стану. Да и… вдруг это последняя моя возможность быть с тем, кого так искренне… кто столь… дорог сердцу?..

Мгновения изучения пляса эмоций на моем лице — и снова шепотом:

— А на самом деле?..

— Я хочу, — тихо, неуверенно, но мольбою.

— Тогда доверься…

Нежный, ласковый поцелуй, будто бабочка, коснулся моих губ… А затем пылкой, жаркой дорожкой стал спускаться по шее к ключице, скользя, касаясь, дразня влажным языком кожу. Сжал мою грудь рукой. Дрогнула я под его напором, но

удержал, а затем и вовсе прилип устами к торчащему от возбуждения соску. Облизал его и сжал губами, нежно прикусил зубами — и снова попытка моя убежать от наваждения чувств, но удерживает деспот в своем плене. И нет больше права… на спор. Стиснул руками до сладкой боли — и покатились поцелуи стремительно вниз. Дернулась, сжалась я, но напор сильнее — и развел бедра в стороны. Дрожу уже откровенно, лихорадочно. Страшно безумно, будто и… не со мной несколько часами ранее… он то творил на вокзале…

Миг — и пискнула я, выдавая себя сполна. Нежное блуждание языка вокруг пупка — и покатился далее…

— Не надо! — отчаянно.

Обмер в удивлении. Взор в глаза. Молчит, выжидает.

— Тебе же неприятно… не надо, — несмело повела я, осознавая весь ужас своей предыстории… испорченности.

Хмыкнул:

— Было бы мне неприятно, не хотел бы… — отчасти грубо вышло, а потому тотчас осекся, — не делал бы. Доверься мне, Ник. Пожалуйста.

Нервно сглотнула скопившуюся слюну. На глаза проступила влага. Миг сомнений, волнения — и покорно, сдаваясь, откинулась я вновь на подушку. Зажмурила веки, подавляя в себе бурю жуткого страха.

— Если только тебе неприятно… — несмело отозвался вновь.

— Нет. Нормально… наверно, — взволнованно, излишне торопко обронила я.

Поцелуй, нежный… будто кто тысячами игл меня кольнул, коснулся внутренней стороны бедра — и снова дернулась я от непривычных, убийственных чувств. От удовольствия… которое казалось… просто за гранью, казалось невозможным его выдержать достойно.

И снова вензеля… скользя к запретному. Еще миг — и потекли по моим щекам слезы. Уж лучше пулю в лоб, чем так измываться. Напор, ласка — и тысячу звезд взорвалось во мне, вырывая из груди неосознанный стон. Содрогнулась я, попытка сбежать, но удержал. Силой, причиняя невольно боль. Боль… которая казалась впервые поистине сладкой. Нежные касания, поцелуи… сумасброд эмоций и чувств. По накалу, по экспоненте — и взрыв, кромсая всю меня изнутри и лишая тяжелой, бренной физической оболочки. Закричала, взвизгнула я, не в силах противостоять ощущениям. Еще миг — и провалилась в прострацию… Впервые все эти странные слова и описания неведомых чувств наслаждения, нирваны, эйфории… страсти обрели смысл. И снова стон, крик мой на грани рыка. Слезы превратились в откровенные рыдания, отчего просто стала задыхаться. Более того, не хотела отвлекаться на вдохи… Через раз, а то и вовсе замирая в блаженстве… Я умирала от его движений и ласк — и я хотела этой грани, хотела еще — даже если в конце этого пути… реальная смерть. Еще миг — и вдруг повис надо мной. Очередная волна страха — и вошел в меня, разрывая сознание на части. Плавно, нежно… будто мы были созданы друг для друга. Я чувствовала Его в себе — и не было ни боли чуждой, ни дискомфорта, ни чего-либо еще… неприемлемого. Движения, напор — и каждый такой рывок — будто тысячи бомб во мне взрывалось, рассыпая осколки блаженства — но иного, невероятного, еще более сумасбродного, нежели доселе. Редко моргая, я не отрывала от Его лица взгляд. Мирон. Мой Мирон со мной… и уже только этого — мне было достаточно для счастья. Но очередное давление его власти — и я снова себя теряла, заливаясь вожделенным, разрывным стоном, криком. В глазах темнело, а ресницах проступала очередная волна невозможности справиться с чувствами. Еще мгновения участия, моменты удовольствия — и вдруг откровенный, всепоглощающий всплеск неги раздался,

разразился внутри меня, заливая, наливая какой-то трепетной, колкой, теплой энергией. Вдох — и отстранился, вышел из меня, расходясь уже сверху на мне и сам в усладе…

Очередной гром в моем сознании понимания — и откровенно зарыдала, завыла я, не в силах сдержаться.

— Ты чего? — дернулся тотчас, пристыжено рассмеявшись, Мирашев. Вмиг завалился на бок и придвинулся ко мне ближе. Дыханием обдал губы: — Малышка! Ника! — силой содрал, убрал мои руки с лица. — Ты чего? — испуганно. — Сейчас еще продолжим, если хочешь… Или чего? — от тревоги еще сильнее просел голос. — Просто я очень…

— Нет, — резво перебиваю его, не давая винить себя. Невольно залилась психопатическим смехом, глотая рыдания. — Я не то…

Глаза в глаза — отваживаюсь.

Заботливо стер с моих щек слезы. Печально, тревожно улыбнулся.

— Просто… — криво усмехнулась и я. Закусила губу. Стыдно сознаться во всем том, что… надумала, что было, что… — Я думала… — пристыжено прячу взгляд. — Я думала… я неправильная, — тихий, едкий, самой над собой смех. — Дефектная… фригидная. Понимаешь? — и вновь истерически ржу. — Что у меня там…

Загоготал бесстыдно. Шумный вздох — и не дал договорить. Короткий поцелуй в губы:

— Всё у тебя «там» хорошо. Это за тем придурком… который не смог или не сумел тебя нормально завести, возбудить, косяк, а не… за тобой. Так что… — задумчиво. Немного помолчав, тут же добавил: — Это с него надо спросить, с того, кто вдолбил этот бред в твою голову, а не… — не договорил, да и я не дала.

Пристыжено улыбнулась, тихо рассмеялась. Взволновано сглотнула слюну, осознавая полностью, как идиотически все это прозвучит:

— Ты мой… первый, если так можно сказать, — несмело. — Ну… добровольно.

Отдернулся невольно. Отстранился на расстояние взгляда Мирон. Глаза в глаза. На лице отпечатался шок.

Дрогнули губы, но звука не последовало.

И вдруг ухмылка. Провел по волосам, погладил меня по голове:

— Хорошая ж ты моя… — криво усмехнулся, заливаясь то ли стыдом, то ли откровенной виной. — Так это я тот придурок, да? — гыгыкнул.

Опустила я тотчас очи и закачала головой, не в силах подавить в себе улыбку.

— Нет… дело даже не в том…

Хмыкнул, шумный вздох — завалился на спину. Но лишь на миг, затем, будто что-то вспомнив, в момент приподнялся, дернулся куда-то вбок, взвизгнул выдвижной ящик тумбы. Шорох — и вдруг ко мне приблизился. Вытер свою «радость» салфеткой — и снова в сторону, выбросил бумажку.

Разлегся на кровати, устремив взор в потолок. Колкие, пугающие мгновения тишины, его размышлений, а потому живо бросаюсь к нему — легла на грудь — обнял, прижал к себе.

— Прости меня… хорошо? — внезапно отозвался, отчего я даже вздрогнула. Тотчас провернулась, сложила ладонь на ладонь — и умостила сверху подбородок. Уставилась ему в лицо:

— За что? — нервически, смущенно улыбаюсь.

— За всё, — печаль искривила его уста.

Взор мне в глаза.

— Дурак, — обижено буркнула я. Резво убрала руки и в мгновение прижалась поцелуем к его груди; уткнула нос, а затем и вовсе разлеглась, как на подушке, прижавшись ухом, слушая родное сердцебиение. — Ты мне сказку подарил… Более того, я наконец-то узнала, как это быть… по-настоящему счастливой.

— Но и слез немало подарил…

— Слез, — перебиваю. — Их мне все дарили, а вот радость — единицы. Вернее, тетя — как мама, ее забота… Федька как брат — своей дружбой. А ты — с тобой… и того все иначе. Совсем не так. Вы хоть и похожи чем-то с Рожей. Всё равно, — поднялась. Взгляд в глаза: — С тобой я полноценная. Даже более чем с ним. С тобой — я наконец-то… женщина. Не Некит… а Ника… И это — не позорно… а, я не знаю, там… достоинство, что ли… — криво улыбнулась, давясь неловкостью от такого глупого откровения.