Светоч русской земли

Иванов Сергей Иванович

Минула под Ельцом последняя русская встреча. Река разливалась всё шире, всё неогляднее. Перед городом Азовом, в канун Вознесения, рязанские проводники покинули судно. От Сурожского моря доходили волны, покачивая корабль.

Иван Фёдоров со своими молодцами отошёл к берегу, чтобы наполнить бочонки водой, и нападение фрягов, заимодавцев Пимена, на корабль произошло без него. И к лучшему, как выяснилось впоследствии. Неведомо что бы и произошло, возьмись русичи за оружие.

Впрочем, начавшийся грабёж корабля скоро был остановлен Пименом, и даже добро возвращено путникам. Пимен отмыкал

скрытые в тайниках ларцы и сыпал серебро. Потея, двигая желваками, провожал взглядом диргемы и корабленики, гривны-новгородки и дорогие меха, что связками по счёту принимали двое фрягов.

Ругань и споры уже были окончены, и главный фрязин теперь на весах взвешивал дорогой металл, возвращая свой долг с набежавшеё за протёкшее время лихвой. Речи начались уже более мягкие, без возглашений и вздохов. Посмеиваясь, фрязин рассказывал теперь местные новости.

– Дружок твой, пискуп Фёдор, почто не с тобой?

– Где - он?!
– взвился Пимен, услышав ненавистное имя.

– В Кафе сидит, в карантине. Дожидается судна... Да ты, владыка, знаешь ли, что князь Митрий помер на Москве?

Пимен смотрел на фрязина остановившимся взглядом. Великий князь помер? Фёдор - в Кафе? Значит...

– Поможешь?
– спросил он. Забыв о недавних сожалениях, схватил серебряный потир, сунул фрязину.
– Фёдора мне!

Фрязин согнал улыбку с лица, подумал, прикинул, взвесил, не будет ли какой пакости от нового князя. А, когда ещё дойдёт! Да и на Пимена можно всё свалить! Облапив кубок, фрязин кивнул. Говорили мало, намёками.

Иван Фёдоров пристал к кораблю, когда уже удоволенные фряги покидали палубу. Выслушал о набеге, молча.

– Заплатил им Пимен?

– Заплатил.

– Ин добро...

– Мы воду привезли, пошли кого-нито из молодых мнихов бочонки катать!

К вечеру другого дня прошли Кафинский пролив и уже в виду Кафинского рейда бросили якоря. К борту подошла фряжская лодья, на неё и уселся Пимен с двумя прислужниками.

Потекли часы. Кормщик ворчал, что они упускают ветер, и уже к исходу нового дня решили послать за митрополитом струг. Иван усадил молодцев на вёсла, а сам сел за правило. Не без труда струг довели до берега.

Дальше начало твориться что-то не понятное. Фряги пытались их остановить, бормотали нечто невразумительное. Подошедший грек повёл глазами, указывая на башню-тюрьму, и Иван, ощутив ужас, кинулся туда, обнажив саблю и распихивая фрягов. Его молодцы бежали следом кучкой, полуобнажив оружие. Фряги могли их убить, но, видно, что-то не сработало в генуэзском механизме на этот раз, кто-то с кем-то о чём-то не сговорился, и их допустили до тюрьмы. А там уже остановить русичей было невозможно. Тем более ратникам почудилось, что фряги схватили Пимена и им нужно его защищать.

Глава 18

Пимен, прибывший накануне, скоро вызнал, где находился Фёдор, и, подкупив нескольких оружных фрязинов, устремился на постоялый двор. Фёдора схватили после

недолгого сопротивления и поволокли во фряжскую крепость, где среди складов, каменных хором, греческих и армянских церковок и открытых сысподу генуэзских башен высилась тюрьма. Давешний фрязин встретил Пимена с его пленником у входа. Страже уже было заплачено, и, не сообщая ничего консулу Кафы, чего требовал Фёдор, ростовского архиепископа поволокли в пыточную камеру, где, обнажив, подняли на дыбу. Фёдор, как бы потеряв на время память и даже чувство боли, слышал хруст собственных выворачиваемых суставов, вздрагивающим телом воспринимал удары бича и молчал. Он даже не стонал, только смотрел на брызгающего слюной Пимена, что вырывал бич из рук палача и бил его, что-то крича.

– Великий князь не простит тебе этого!
– сказал он, когда Пимен, утомившись, обрызганный кровью Фёдора, опустил бич.

– Великий князь умер!
– выкрикнул Пимен.
– Подох!

– Василий не простит тебе этого тоже!
– сказал Фёдор, отводя лицо от удара бича и сплёвывая кровь.

– Огня!
– рявкнул Пимен, сунув в горячие угли клещи.

Фрязин-палач, покачав головой, сказал:

– Ты сторожней, бачка! Убивать не велен!

– Кем не велен?!
– заорал Пимен.
– Это - мой слуга! Я его ставил, я его и убью!

Схватив раскалённый прут, он ткнул им в грудь Фёдора. Запахло палёным мясом, вздулась кровавым рубцом обожжённая плоть. Генуэзский кат, сдавив локоть Пимена, отобрал у него прут, покачав головой, бросил в огонь и повторил:

– Не велен!
– и отступил в сторону, взирая на то, как московский кардинал, сойдя с ума, избивает своего епископа.

Служки Пимена метались у него за спиной, пытаясь остановить своего господина.

– Хочешь моей гибели?
– шипел Пимен, клацая зубами о ковш с водой, поданный ему служкой.
– Дак вот тебе! Не узришь! Прежде погублю тебя, червь!

Голова Фёдора упала на грудь. Взревев, Пимен плеснул в лицо своему врагу оставшуюся в ковше воду. Фёдор поднял измученное лицо, с которого каплями стекали кровь и вода.

– Во Христа нова тебя обращу!
– кричал Пимен.
– Тута, на дыбе, исторгнешь смрадную душу твою!

– Попа...
– прошептал Фёдор.
– Исповедаться хочу...
– Его голова снова начала падать на грудь.

– Попа тебе? Я - поп! Исповедую тя и причащу огненным крещением!
– кричал Пимен, уже не понимая, что говорит.

Слуги взяли его под руки, стали уговаривать, хотя бы отдохнуть, вкусить трапезы.

– Не снимать!
– бросил Пимен, сдавшись на уговоры.

Он жрал, не помыв рук, забрызганный чужой кровью. Рвал зубами мясо, жевал вяленую морскую рыбу, пил вино и отрыгал. Наевшись, минуту посидев с закрытыми глазами, и снова пошёл мучить Фёдора.

Генуэзский кат тем временем зачерпнул ковшом воды и напоил узника. "Хоть и их печаль, - думал он, - а всё же без консула или подесты такого дела решать нельзя!" До подвешенного русича ему было мало заботы, но свою службу он терять не хотел и потому, как мог, умерял зверства Пимена, не допуская гибели узника. Потому только Фёдор и оставался ещё в живых к приходу Ивана Фёдорова.