Светоч русской земли
Шрифт:
– Окропиши мя иссопом, и очищуся; омыеши мя, и паче снега убелюся, - вторил Амфилохий с отцом Андреем.
Престол помазали миром, трижды, крестообразно, помазали и антиминс.
– Сё, что добро, или что красно, но ещё жити братии вкупе, яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню, сходящее на ометы одежды его, яко роса аермонская, сходящая на горы сионские; яко тамо заповеда Господь благословение, и живот до века.
Дьякон с псаломщиком принесли сорочку и вервие, которым крестообразно обвязали престол.
– Памяни, Господи,
Варфоломей смотрел, силясь представить облачаемого Христа, и что-то живое, телесное, мелькнуло, белея, перед его взором. Труд его рук отдалялся, превращаясь в святыню. И растерянность восстала, и страх: всё ли они сделали, как надо, когда рубили храм? Не обидели ли то, что опускается сейчас, овеивая святостью груду брёвен, сложенных клетью, и перекрытую крутой кровлей, становящуюся теперь церковью, местом святости, местом сопряжения земной жизни и Сил Небесных, присутствующих в алтаре храма.
Священники, вдвоём, принесли верхнее одеяние престола - индитию, окропив её святой водой, возложили на престол илитон, на илитон - антиминс. Рядом положили Евангелие и крест, покрыв всё это пеленой.
– Господь воцарися, в лепоту облечеся.
Позади труды, венчаемые ныне торжеством освящения, и Варфоломей поплыл, потеряв ощущение своего тела. А Амфилохий кадил вокруг престола, кадил жертвенник, на который водрузил священные сосуды, тоже покрываемые пеленой.
Затем началось освящение церкви. Отец Андрей окропил стены храма святой водой, а Амфилохий помазал их миром, начиная с алтарного прируба.
Затем - крестный ход с антиминсом вокруг храма.
– Церковь Твоя, Христе Боже, украсившаяся во всём мире кровью мучеников Твоих, как пурпуром и багряницей, устами их вопиёт к Тебе: ниспосли людям Твоим щедроты, даруй мир Твоему жилищу и душам нашим великую милость.
Амфилохий трижды взывал перед закрытыми дверями храма:
– Возмите врата князи ваша, и возмитеся врата вечная, и внидет Царь славы.
А хор изнутри ответил:
– Кто есть сей Царь славы?
И на кучку людей в лесу у церковки, кружась, падали последние осенние листья.
Но вот посланец Феогноста вступил в храм. Дискос с антиминсом утвердился на престоле. Всех окропили, все приложились к кресту, и затем началась первая литургия в новом храме.
Переяславские клирики назавтра устремились к дому.
Отвальная, устроенная митрополичьим посланцам, съела значительную долю самых лакомых запасов. Впрочем, Пётр обещал, как справится с умолотом, привезти мешок или два муки, лука и вяленой рыбы на зиму. Чувствовалось, что ему не так-то просто, хоть и с трёх земельных наделов, кормить ещё двоих мужиков, тем более оба сына Стефана, Климент и Ванята, оставались у него.
Глава 8
Проводив
– Видал ты Москву?
– спросил Стефан, и в голосе была жажда.
Варфоломей пожал плечами:
– Ты запамятовал, я же был на Москве! Когда городовое дело сполняли. Воротнюю башню рубил... И князя видел! Семёна Иваныча! Вот так от меня, как отселе вон до того пня, стоял, баял с боярами. Молодой, зраком приятен...
– Обитель Богоявления, - протянул Стефан, глядя вдаль.
– Алексий, наместник владыки, останавливается там, когда наезжает в Москву! Помнишь, Феогност звал нас с тобой, меня и тебя, к Богоявлению?
Варфоломей опустил голову и сказал:
– Не уже ли мы для того затевали всё это, рубили клети, ставили церкву, приносили антиминс, освящали престол, чтобы сейчас всё бросить и бежать, убоясь трудов пустынножительских? Церковь освящённую бросить! Нет, я никуда не уйду отселе, кто бы и куда бы ни созывал...
Стефан, закусив губу, промолчал.
Варфоломей в эти дни старался угодить брату, сочинял стряпню повкуснее, перехватывал работу. Стефан, видя это, мрачнел всё больше.
Объяснение произошло через неделю.
– Не могу я тут!
– сказал Стефан.
– И зря ты бьёшься с кухней, всё это суета сует. Тяготы меня не страшат. Мне и в Хотькове не с кем было говорить, а тут - с медведями разве?
"А со мной?" - подумал Варфоломей. В общем-то, он понимал, о чём говорил Стефан. Его, Варфоломея, Стефан мог только учить, беседовать на равных, и учиться ему тут было не с кем и не у кого. И читать нечего. Кроме двух-трёх богослужебных книг, почти наизусть вызубренных, у них ничего с собой не было. А там, на Москве, Стефану становились доступны те книжные сокровища, что собирал и продолжает собирать наместник Алексий, и те греческие книги, что имелись в библиотеке Феогноста. И с горечью пришлось ему понять, что с ним Стефану скучно.
Прощание братьев было немногословным. Стефан злился и прятал глаза со стыда. Варфоломей сказал:
– И ещё - спасибо тебе, брат, и за помощь, и за научение, за всё...
– Он приодержался, примолк и сказал дрогнувшим голосом.
– А ещё... Поцелуй меня, Стёпа! Там, гляди, воспомянешь когда - помоли обо мне Господа!
Когда Стефан уходил, он стоял на крыльце и смотрел ему вслед. Вот фигура в сероваленом зипуне сверх подрясника умалилась, пропадая за кустами. Вот ещё уменьшилась, и вот исчезла.
Варфоломей поднял голову, посмотрел ввысь. "С Тобой, Господи!" - прошептал губами, беззвучно. С белёсого неба ему на лицо опустилась снежинка. Он посмотрел вокруг: обозрел сделанное. И подумал о том, что надо, пока земля не замёрзла, ставить ограду. И ещё, что он сегодня, провожая Стефана, не читал часы, а это - грех, и его надо исправить. Тем и погасил своё отчаяние.
Глава 9