Светоч русской земли
Шрифт:
Князь Семён лежал, скинув зелёные сапоги и ферязь, хотя день ещё не кончился. Лежал на застеленной постели, под раздвинутым пологом из палевой восточной камки, на шубном одеяле, кинув под себя вотол и положив полушубок под голову.
Завидя Алексия, он встал, принял благословение и повалился навзничь, кинув одну руку под голову.
– Меня все приходят утешать!
– сказал Семён, глядя в потолок.
– Даве Андрей Иваныч Кобыла приходил... У самого пятеро сыновей, один другого краше... Василий Протасьич приходил с сыном Василием. Иван Акинфич меня утешал. У самого четверо сыновей. Василий Окатьич приходил, Афиней, Мина... У всех - ражие сыновья, отцова заступа и опора! Ежели мы все - виновны, почто я один наказан
– Не греши, князь. Ты - глава, и грех на тебе, а не на них!
– Знаю, Алексий, прости. Тяжко мне. Скорблю и гневлю жалобами Господа моего... Я знаю, ведаю!..
– возвысил голос Семён почти до крика, - ведаю, что должно мне отвечать за грехи отца, ибо ими укреплено подножие власти моей! Знаю, Алексий!
– продолжил он, приподнимаясь на локтях, раскосмаченный, с расхристанным воротом дорогой рубахи.
– Знаю! И устал отвечать! Возьми меня, Господи, изжени света сего, да не буду зреть длящую гибель рода моего!
Алексий поднял руку:
– Утихни, князь! И не греши боле. Наша соборная апостольская церковь учит веровать в чудо. Никто не весть, какой благостыней нисходит чудо в наш мир; но и по прошению, но и по Вере случается то иногда, ибо слабость наша требует себе опоры, клюки духовной, да не упасть в отчаянии безверия... Помни об этом, князь, и молись!
– Мне и земле моей нужен молитвенник!
– сказал, откидываясь на изголовье, Симеон.
– С тем я и пришёл к тебе, князь!
– сказал Алексий, вглядываясь в постаревшее лицо Семёна.
– Чаю, такой молитвенник найден!
Князь повернул к Алексию недоумённый взгляд.
– Младший брат духовника твоего Стефана, - пояснил Алексий, - монашеским именем Сергий. Погоди!
– остановил он готовый сорваться с губ великого князя возглас безнадёжности.
– Его надобно пригласить сюда, на Москву, дабы побеседовать с ним. И пригласить должен ты, князь!
– Я?
– Семен провёл рукой по лицу.
– Я?!
– повторил он.
– Почто? Или веришь, умолит
он за меня?
– Не ведаю, - сказал Алексий.
– Не ведаю даже, не ошибся ли я и на сей раз? Живёт один, терпя и от зверей, и от бесов, и от татей нахождения. Возникла киновия невдали от Радонежа. Молю Господа, чтобы и я нашёл в нём духовную опору Русской земле! Ищу неустанно! Бают знающие Сергия: сё новый Феодосий! А - Бог весть! Созови его, князь, для беседы духовной. Лучше раз узреть, чем сто раз услышать. Созови! И паки реку, не ропщи на Господа своего!
Глава 6
Боярский сын Рагуйло Крюк, посланный за Сергием, добрался одвуконь до Хотькова монастыря уже в потемнях. Долго колотил в ворота, кричал: "Князеве слово и дело!" Наконец отпёрли.
Игумен, в накинутом на плечи одеянии, щурясь, прочитал грамоту, покивал головой и сказал: "Из утра уж..."
Крюка накормили и уложили почивать в гостевой избе. Намёрзшийся, поотбивший бока, он долго ворочался, уминая солому под тюфяком, и вздыхал. Вставал, пил воду из дубового ведра. Наконец удумал помолиться. Став на колени, в лампадной полутьме покоя пробормотал "Богородицу", "Отче наш" и "Верую" - всё, что знал. С того, кажись, полегчало. Уснул, наконец.
Утром, ещё в сумерках, проснулся, будто толкнули. В дверь и, правда, стучали. Служка созывал
Игумен принял его в своём покое, перечитал грамоту, полюбопытствовал о Стефане, отозвавшись с похвалой о богоявленском игумене, воспринявшем свет иночества в стенах Хотькова монастыря... Виделось, что ни он, ни келарь не понимают, для чего Сергия, брата Стефана, зовут к владимирскому князю? Не затем ли, чтобы переманить в обитель Богоявления? Но при чём тогда - великий князь? Послали за Митрофаном. Старый игумен, услышав о княжеском вестнике, вздохнул. Когда-то со страхом оставив своего постриженика в лесу, он теперь уже и полюбил юного старца, и привык к нему, и с гордостью рассказывал о нём приходящим в монастырь. Не раз в мороз и метель хаживал к Сергию в лес со святыми дарами, чтобы отслужить литургию в церквушке для одного внимающего брата. И давно казалось, и странно, и - хорошо! Словно в древних житиях. И вот сейчас понял, что если уведут от него Сергия, то и он, старый, осиротеет.
Но наказ князя следовало исполнить! Митрофан оделся в дорожный вотол, принял посох и в сопровождении ещё одного брата пошёл впереди гонца князя по едва заметной тропинке в лес.
Рагуйло Крюк сначала ехал шагом вослед инокам, потом спешился, повёл коня в поводу. Натоптанная людьми тропинка проваливалась под копытами. Кони спотыкались, а Рагуйло думал со стыдом, что теперь инокам забродно станет ходить по испорченной, в яминах и провалах дорожке, что вилась и петляла, ныряя под низко опущенные лапы елей, то выбегая на угор, то просачиваясь частолесьем, где только и можно было пройти человеку, почти задевая плечами плотные стволы ёлок. Пятнадцать вёрст до обители Сергия шли пять слишним часов. Уже поднялось солнце, просунуло сквозь покрытые инеем стволы свои лучи, осветило лес, осеребрило снега, и уже, поднимаясь выше, начало пригревать, трогая предвесенним теплом плечи путников, когда, наконец, дорожка, сделав ещё один извив и поворот, выбежала к горе, покрытой сосновым и еловым лесом, грива которого обрывалась в белую от инея долину ручья, сплошь в круглящихся купах деревьев и оснеженном тальнике.
И небо расступилось вширь до окоёма, и облака, растаяв, разбрелись по синему полю, открыв небесную твердь, и выглянула из-за елового заплота островерхая церквушка, повис в голубизне дня осиновый, тающий в воздухе крест над луковкой главки в узорном лемехе под шапкой снега.
– А вот и старец!
– промолвил спутник игумена Митрофана.
От реки с водоносами на коромысле поднимался молодой рослый монах в суконном зипуне. Сложив руку лодочкой и остоявшись, он посмотрел издали путников и двинулся с водоносами в гору.
Скоро дорожка привела их к ограде монастырька. От лошадей валил пар. Крюк, поискав глазами, накинул повод на один из заострённых кольев ограды. Выпростав свёрнутые попоны, накрыл ими спины коней. Пока возился, монашек уже зашёл внутрь. Игумен Митрофан с братом тоже были в ограде. Рагуйло обогнул угол и отворил калитку. Дворик был чисто выметен, выпахан снег. Две кельи стояли рядом в ограде, третья - чуть поодаль. Рагуйлу встретил старец, ветхий деньми, глянул подслеповато и зазвал в хижину.
Митрофан с братом сидели, грея руки над грудой уголья истопленной печи. Молодого монаха, который нёс воду, однако, и тут не было.
– Брат Сергий скоро прийдёт!
– пояснил старик инок.
– Воды наносил на всех, теперь пошёл созывать братию. Дровы рубят!
Из разговора иноков Крюк понял, что игумен Митрофан собирается отслужить обедню.
– А как же...
Крюк мыслил, что посадит инока на коня и поскачет с ним на Москву. Великий князь любит, чтобы службу исполняли быстро, без волокиты, и уже гадал, не станет ли боярин его бранить. Но старый монах, поняв, недосказанное Крюком, сказал: