Светские преступления
Шрифт:
— В самый раз, — ответила я почти без иронии.
Сама я все глубже забредала в темные воды зрелости, и по мере этого жизнь делалась мрачнее и мрачнее. Салоны красоты были мне теперь не по карману, а с ними ушли такие жизненно важные мелочи, как ежемесячная стрижка и окраска волос, инъекции коллагена, маникюр, массаж лица и маски, занятия аэробикой. Неудивительно, что богатые женщины старятся много медленнее бедных! Хотелось, чтобы мотор работал ровно и без перебоев, но я все больше ощущала себя устаревшей моделью, которой не помешает обновить кое-какие части. Но на какие средства?
Постепенно у меня развился нездоровый
Всегда измученная, жаждущая и что-то замышляющая, я жила в бессмысленном мелькании дней и ночей и мало-помалу, как старческим запахом, пропитывалась горечью. Время от времени кто-то из друзей пытался до меня достучаться, но я уклонялась от встреч даже с Бетти и Джун. Не скажу, что я не ценила их усилия, но доброта друзей, искаженная в призме жалости к себе, перемолотая жерновами самоедства, казалась более оскорбительной, чем пренебрежение остальных. Я не могла вынести сочувствия, которое таилось в глубине их глаз. «Можно быть объектом жалости или зависти — третьего не дано».
Вторично за последние несколько лет я пришла к выводу, что лучше всего — затаиться, лечь на дно, и поначалу черпала в этом решении силу. Однако полное одиночество послужило толчком к тому, чего я меньше всего желала: все мои мысли переключились на Монику. Она укоренилась и разрослась в сознании, как опухоль. Снова я засыпала и просыпалась с мыслью о ней, снова жила в воображаемом мире, полном горечи и ненависти. Куда бы я ни направилась, Моника была рядом со мной.
Четыре года постоянных неудач изменили меня на каком-то глубинном уровне. Удары судьбы не только отбрасывали назад, но и контузили, ослепляли. Я так до конца и не оправилась ни от одного из них. По утрам, открывая глаза в очередной пустой и никчемный день, я сознавала, что беспомощно дрейфую в океане одиночества. Дружба для меня означала в первую очередь равенство положений, а кроме того — возможность давать больше, чем получать. Великодушие стесняло меня, а щедрость порождала комплекс неполноценности. Ничего не оставалось, кроме как все глубже забиваться в свою раковину.
Разумеется, я пыталась приободриться. «Я еще не вышла в тираж! Я достаточно сильна духом, пока еще вполне здорова и не настолько стара, чтобы складывать руки. Есть люди, вынужденные раз за разом начинать все сначала. То, что случилось, — не конец света!»
Но это был конец, и я знала это на все сто. Нередко я воображала себе, как сложилась бы жизнь, если бы я не вышла за Люциуса. Можно было стать учительницей или сделать карьеру куратора, что предпочтительнее. Это занятие мне больше по душе, чем любое другое. И по плечу. Но потом приходило отрезвление: нет, дорогая Джо, ты стала тем, кем только и могла стать.
Долги висели над головой как дамоклов меч, день ото дня тяжелея. Я не только не знала, каким образом расплачусь, но и не имела ни малейшего понятия, как смогу в ближайшие годы продержаться над чертой бедности. Я отчаянно, мучительно скучала по прежней жизни: не только по ее возможностям и удобствам, но по чудесному чувству принадлежности к миру, приносившему столько радости и удовлетворения. Теперь я была сама
Впервые в жизни я испытывала не смутный страх перед неизвестным будущим, свойственный нам в молодости, меня угнетало ощущение надвигающейся катастрофы. Имея солидный жизненный опыт, я трезво оценивала ее размеры и ясно сознавала, как мы хрупки. Ощущение этого придавало мрачных красок мыслям о будущем.
Букет негативных эмоций гармонично дополнялся застарелым возмущением на то, что жизнь попросту вырвана из рук, что, подобно всем несправедливо обвиненным, я отбываю наказание без преступления и вынуждена смотреть на мир через решетку, в то время как истинный преступник на свободе наслаждается жизнью.
Сломленная депрессией, в конечном счете я совершенно выпала из жизни. По выходным я не только не выходила за порог, но и не поднимала жалюзи, просто лежала в постели, теряя счет времени. В виде компенсации за утраченное я объедалась мучным и сладким, пила в основном водку, а по телевизору смотрела только триллеры и фильмы ужасов, злорадствуя над жертвами и извлекая нездоровое удовольствие из этих экскурсов в мрачные уголки человеческой души.
Однажды, находясь в особенно подавленном настроении, я разыскала пузырек с ротиналом и проглотила одну пилюлю вместе со стаканчиком водки. Затем я заползла назад в постель, укрылась с головой и погрузилась в мысли о смерти как об избавлении.
Последующие девятнадцать часов прошли в коматозном состоянии.
Открыв наконец глаза, я обнаружила, что не могу сфокусировать взгляд. Окружающее словно подернулось туманом, и несколько томительных минут я была уверена, что никогда уже не буду видеть как прежде. А когда это прошло, ужас удесятерился при виде пропитанного мочой матраца — очевидно, лежа в отключке, я себя совершенно не контролировала. На автоответчике не было ни единой записи. Никто больше не интересовался, что со мной и как. Умри я, один Бог знает, кто обнаружил бы тело и в каком состоянии.
Шатаясь, я прошла к окну, раздвинула жалюзи и подняла лицо к полоске синего неба над колодцем из стен. Солнечный зимний день был в разгаре. Вскоре меня стало трясти как в лихорадке. Я оделась, согрела чай и села с чашкой на диван в гостиной, набросив на плечи еще и теплое одеяло. На журнальном столике лежала биография Марии Антуанетты, которую я недавно взялась перечитывать. Бездумно листая страницы, я наткнулась на стихотворение — памфлет с листовок оппозиции времен процесса над кардиналом Роанским. В глаза мне бросилось его начало:
Блудница, как посмела ты Монаршее присвоить имя И роль мою так дерзостно играть?Я закрыла книгу и несколько раз мысленно повторила эти строки, заново осмысливая их, применяя к собственной ситуации. Почему я должна покорно принимать удары судьбы? Почему должна пополнять собой ряды жалких обломков жизни большого города, что умирают в полном одиночестве и разлагаются до тех пор, пока запах не начнет беспокоить соседей и кто-то наконец не вызовет полицию? Разве это достойный конец для Джо Слейтер?