Светские преступления
Шрифт:
Глава 25
Рождество и Новый год я встретила в полном одиночестве и унынии. В один прекрасный день, собираясь позвонить, я поднесла к уху телефонную трубку и вместо гудков услышала: «Привет, злостный неплательщик!» Кредиторы сжимали кольцо.
Ничего не оставалось, как принять неприемлемое — потерю имущества, которое было мне дороже всех богатств мира. Приходилось расстаться с ожерельем Марии Антуанетты. Сама мысль об этом прожигала мне душу. Это было все равно что продать горячо любимую кошку или собаку. Ожерелье было не только последней связующей ниточкой между
Промаявшись несколько дней, я позвонила Ники с просьбой прислать курьера за ожерельем. Часом позже, у двери своей квартирки, я простилась с ожерельем так, как простилась бы с лучшим другом: прижала футляр к сердцу и сквозь слезы прошептала «Прощай!».
Моя последняя драгоценность появилась на обложке апрельского каталога «Чапелза» за 1999 год. Жемчужина предстоящего аукциона очень выигрышно смотрелась на фоне белого бархата. Подпись гласила, что это собственность миссис Люциус Слейтер. Была там и моя фотография былых времен, сделанная на открытии оперного сезона, во всем блеске наряда и с ожерельем на шее. Поскольку все и каждый знали, кто владелец драгоценности, скрывать этот факт не было смысла. Было там и краткое эссе Ники Трубецкого насчет истории ожерелья, тоже с фотографией — на сей раз самой Марии Антуанетты. «Чапелз» оценивал его в двести пятьдесят тысяч долларов.
Друзья отказывались верить, что я и в самом деле намерена расстаться с обожаемым имуществом. По словам Итана, Моника алчно потирала руки и повсюду трубила, что не постоит за ценой.
— Роджер считает, что на этой почве у нее слегка поехала крыша. Она сказала ему, что даст и миллион!
Впоследствии я слышала ту же цифру от Джун, Бетти и Триш. Получалось, что Моника и в самом деле готова была на любые затраты, лишь бы заполучить ожерелье. Это навело меня на идею, которая постепенно оформилась в план.
Прежде всего нужно было прозондировать почву, и я отправилась навестить Джерри Медину, владельца «Нолан Пирс», одного из самых элегантных и дорогих ювелирных магазинов Нью-Йорка. Теперь я не могла и мечтать о покупках в торговом заведении такого ранга, но прежде это было мне по карману, так что мы с Мединой были не совсем чужие друг другу.
Войдя, я увидела его за прилавком — лысого, массивного, весьма учтивого. Он помогал стриженой молодой женщине в черном примерить браслет ар нуво, выполненный в виде кобры так мастерски, что казалось, будто эмалевая змейка кольцами стекает к тонкому запястью покупательницы.
— Лалик изготовил его для Сары Бернар, — сказал Медина.
— Для кого, для кого?
— Для Сары Бернар, знаменитой актрисы. Вы о ней не слыхали? Жаль! Это была личность! Спала в гробу.
— Ночью или днем? — Молодая женщина даже не улыбнулась. — Вот что, Джерри, я не уверена, что этот браслет подойдет. Эффектно, да,
Медина адресовал мне приветственный жест, но не удосужился подойти, и вопреки суровому опыту последнего времени я почувствовала себя оскорбленной: прежде ради меня он бросил бы все.
Я прошлась по магазину, разглядывая выставленные на продажу драгоценности. Тут и там можно было видеть отменный образчик ювелирного искусства, но ни один не выдерживал сравнения с ожерельем Марии Антуанетты. Переполненная внезапной тоской при мысли о расставании с ним, я присела на бежевую замшу дивана, закурила и постаралась переключиться на происходящее у прилавка. Женщина в черном оказалась ассистенткой какой-то рок-звезды и выбирала, что взять напрокат для выступления по MTV. Это продолжалось довольно долго. Когда она наконец ушла, Медина приблизился ко мне с каталогом «Чапелза» в руках.
— Миссис Слейтер, вам следовало в первую очередь обратиться ко мне, — сказал он с укором. — Вам должны быть знакомы грабительские цифры их комиссионных, да и деньги — когда еще вы их получите! Поверьте, я бы устроил все к нашему обоюдному удовлетворению.
— Как раз поэтому я и здесь, Джерри. Чтобы побеседовать с вами о моем ожерелье.
— Правда? — оживился Медина и поспешил занять место рядом со мной. — Чем могу служить, Джо, голубушка?
Эта неожиданная фамильярность заставила меня против воли поежиться. «Джо, голубушка» — это отдавало пренебрежением даже в устах весельчака Медины, хотя он намеренно культивировал в себе непочтительность, эдакую добродушную развязность рубахи-парня, таким образом маскируя деловую хватку и страсть к наживе. Меня он в прошлом неизменно величал «миссис Слейтер».
— Одна женщина мечтает добраться до ожерелья.
— На ум приходит сразу несколько имен. — Медина полистал каталог в поисках нужной страницы и несколько минут пожирал глазами вторую, еще более эффектную фотографию ожерелья на черном бархате. — Еще бы не мечтать! Оно великолепно. Значит, там его оценили в двести пятьдесят тысяч? Толковые ребята. Всегда занижают цену, чтобы подогреть интерес. Вы можете рассчитывать на четыре сотни, даже на четыре с половиной… нет, на все пять!
— Похоже, та женщина готова дать миллион.
— Миллион? — Медина оглушительно расхохотался. — Да она свихнулась! Я мог бы вытянуть за него полмиллиона, ну пятьсот пятьдесят. Но миллион? Никогда!
— Ожерелье принадлежало Марии Антуанетте, — напомнила я.
— Да хоть самой Деве Марии! Миллион бабок оно не стоит.
— Для нее стоит, вы уж мне поверьте.
— Допустим. Какой идиот будет набивать цену?
— А если… я?
— Вы? — Медина тотчас насторожился.
— Для того я и здесь, чтобы все подробно разузнать. Строго между нами, законно ли, чтобы владелец набивал цену?
— Нет.
— А собственно, почему? В худшем случае я выкуплю свое имущество и заплачу «Чапелзу» комиссионные.
— Все равно это мошенничество, миссис Слейтер.
По крайней мере мы снова вернулись к «миссис Слейтер». Я поразмыслила.
— Ну хорошо, а если за меня цену взвинтит кто-то другой?
— Закон категорически это запрещает. Ни владелец, ни его родственники, ни его агент не имеют право взвинчивать цену.