Свежий ветер
Шрифт:
– Это чушь, - взяв себя в руки, проговорила я, стараясь побороть внезапно нахлынувшую тошноту. – Моя мать мертва. Умерла, когда я была ребенком, а это просто какая-то женщина, надеющаяся обманом добиться каких-то своих целей. Скажи ей, что она больная на голову стерва, раз пытается добраться до меня таким образом.
– Ну… - Трейнор облизнула губы и принялась теребить пальцы, словно ощущала себя крайне неуютно. Глядя на нее, и я начала чувствовать беспокойство, пожалев, что пренебрегла завтраком. – Дело в том, что я не уверена в этом. В том, что она мертва. Я знаю, что в вашем личном деле не указано ни одного живого родственника, но… она настаивала
Глубоко вздохнув, я заставила себя выглядеть спокойной и незаинтересованной.
– И где она сейчас? В главном здании?
– Да, - кивнула Саманта, наконец-то немного расслабившись, - она в комнате для допросов – мне показалось, это самый уединенный уголок. Охрана ждет наших распоряжений – либо моего, либо вашего, и они не знают, в чем дело. Женщина сказала, что ее зовут Изабель Харпер, и анализ ДНК подтвердил это, хотя помимо имени на нее практически нет никакой информации. Вы знаете ее?
– Нет, - солгала я, пряча руки в карманы, чтобы Саманта не заметила, как они дрожат, - не знаю.
Я так давно не слышала этого имени. Судя по всему, она снова стала пользоваться той же фамилией, которую передала мне – той, которую я писала в школьных тетрадях, когда все же приходила туда, с грязными волосами в грязной одежде, придумывая оправдания и учась лгать, чтобы скрыть бесчисленные пороки моей матери. Когда это имя произнесла Трейнор – невинно, по незнанию – давно позабытые воспоминания вдруг всплыли на поверхность, причиняя буквально физическую боль.
Верность – довольно странная штука для ребенка. Ты так мало понимаешь жизнь. Ты жаждешь любви, цепляешься за то, что имеешь, говоришь себе, что это стоит по крайней мере чего-то, потому что слишком юн, чтобы принять простую и разрушительную истину: это отравляет, разрушает тебя изнутри. Позже, оглядываясь назад, ты спрашиваешь себя, какого черта не сбежал, как только научился ходить, почему думал, что кто-то достоен твоей любви или твоих слез, когда все, что ты получал взамен – это боль?
Хотя, может быть, дело лишь во мне.
– Если хотите, - осторожно продолжила Трейнор, - я могу спровадить ее – это нетрудно. Я просто… подумала, что вы должны знать.
Я расправила плечи. С одной стороны, мне хотелось позабыть это имя и никогда, никогда не видеть ее, притвориться, что она не существует; с другой стороны, мне было тридцать два года, и те дни остались далеко позади. Я многого добилась и по крайней мере могла показать ей, что сделала, бросить это ей в лицо и потребовать, чтобы она признала мои достижения.
Она моя мать. Наверняка она любила меня… когда-то.
Я даже не знала, она ли это на самом деле. Может быть, моя мать действительно мертва, а это всего лишь самозванка.
– Все нормально, - проговорила я. – Я встречусь с ней и выясню, какого черта она выдает себя за мертвую женщину. Но никому больше не говори – я не хочу, чтобы они подумали… ты понимаешь.
Трейнор поспешно кивнула, и я вдруг поняла, что она куда умнее, чем кажется на первый взгляд, и наверняка не поверила ни единому моему слову. Стиснув зубы от унижения, я последовала за ней на улицу и до расположенного
Уже находясь перед дверью в комнату для допросов, я на мгновение остановилась. Я намеревалась поглубже запрятать свои чувства, войти с невероятно важным видом и вести себя точно так же, как и на любом другом совещании с раздражающим меня индивидом; показать ей, что я сумела встать на ноги после всего, что она сделала. Но сбоку от двери я заметила экран, который подсоединялся к камере, висевшей под потолком находящегося передо мной помещения, и… не знаю, почему просто не зашла. Может быть, я искала оправдание, чтобы хоть чуть-чуть отложить эту встречу. Бессознательно я убрала руку с ручки двери и нажала на кнопку внизу экрана, включая его.
Я едва не задохнулась от нахлынувших на меня эмоций, когда в глядящей в объектив камеры женщине на самом деле узнала свою мать. Она до сих пор была красивой с ее гривой волнистых черных волос и точеными чертами, однако для меня ее лицо ассоциировалось только с криками, бьющейся посудой, стуком в стены от соседей и захлопывающимися дверьми; я помнила ее рыдающей посреди ночи и несущей бред в полузабытьи с затуманенными наркотиками глазами. Глядя на нее сейчас, равно как и тогда, вы бы никогда не поверили, что она настолько бессердечна, настолько безумна.
Горло перехватило, внутри поднималось незнакомое жгущее чувство.
Я помнила, как укутывала ее в одеяло, когда ей не удавалось добраться до кровати. Мне казалось, что это заставит ее любить меня так же, как я любила ее.
Я думала, что если буду любить ее достаточно сильно, все снова станет так, как было, пока я не подросла.
Тогда с нами жил мужчина. Я знала, что он не мой отец, потому что его кожа была темно-коричневой, почти черной, и он относился ко мне по-доброму. Он играл со мной, будто я была его родной дочерью, но это не продлилось долго. Мать пристрастилась к наркотикам, и ей уже невозможно было помочь. Она также более не заслуживала доверия, не до конца, не в нашем городе, где дозу можно было достать за каждым углом, и всякий раз она находила новое оправдание. Я помнила, как однажды он крикнул, что не верит ей, и как она орала в ответ и в слепой ярости бросала в него все, что подворачивалось под руку. В конце концов он оставил попытки что-либо исправить, перестал приходить, и наша жизнь круто изменилась к худшему.
Руки тряслись, и я ничего не могла с этим поделать. Как завороженная, я продолжала смотреть на экран, в то время как она отвернулась от камеры и отошла к противоположной стене крохотной комнаты.
Однажды, с настолько расширенными зрачками, что они затмевали радужку, она сказала, что он ушел из-за меня, что он ненавидел меня, и что она тоже ненавидит меня за то, что я все испортила. Она сказала, что жалеет, что родила меня, что я сломала ей жизнь. И я поверила ей. Может быть, я до сих пор верила в это. Но тогда, как и все дети, я была невероятно привязана к ней. Я цеплялась за напрасную надежду, что если только стараться на самом деле сильно, мама снова полюбит меня. Но все только снова стало хуже.