Свидание на Аламуте
Шрифт:
В публике оживленно переговаривались, обсуждая происходящее. Где-то полыхнули фотовспышки и тут же угасли, видимо, не без усердия агентов Скотленд-ярда, одной из задач которых было пресекать фото– и видеосъемку. С этим они блистательно справились.
И вот теперь смолкла флейта, и кто-то невидимый врубил развеселый негритянский джаз. Сара Фергюссон появилась на площадке, одним движением приподняла края балахона и заставила их разойтись, обнажая стройные ноги. Она закружилась в крутящемся танце на осколках стекла. Они хрустели и подпрыгивали, падая в бассейн.
Все внимание собравшихся было занято танцующей
Венок, чуть сползший к правому уху, все еще держался на голове издателя, как и котелок моряка. В ушах Майбаха звучал шепот полковника, неслышный для других, но прекрасно им понятый. А в руке он до сих пор держал тот самый бокал мартини, который вручила ему Мими. Напиток он уже выпил, но лед в бокале перекатывался, пластмассово шурша. И этого, конечно, никто не видел; да и вряд ли кто-либо обратил внимание на то, что у одного из гостей церемонии отчего-то не тает кажущийся прозрачным кубик на дне пустого бокала.
…Сара танцевала. В оглушающих ритмах джаза, которые усилились и били по ушам. И в этом громе только Майбах, наблюдавший за зеленым, внезапно увидел, как на блестящие носы ботинок упали… человеческие руки. Это был муляж, который создавал ощущение настоящих рук, сложенных на груди.
«Монах»-телохранитель моментально обернулся. Его истинные конечности уже сжимали израильский «Узи», который так хорошо прячется под бесформенной одеждой. И в ритмы музыки вдруг вплелся тарахтящий звук, будто рядом начала кашлять и чихать старая, но очень большая машина.
Принцесса пошатнулась, выбросила вперед тонкую кисть, пером мелькнувшую в свете прожекторов, потом еще раз покачнулась и стала оседать в стекла.
Толпа, поняв, что происходит, с воплями бросилась прочь от фонтана. Треск рвущихся платьев и ломающихся каблуков заглушался автоматными очередями; они стали главенствующими – стихла вся музыка. Другие телохранители, стоявшие в двадцати метрах по обе стороны, профессиональными движениями распластались по земле и стали выхватывать свои автоматические пистолеты «беретта». Они начали стрелять, и грохот покатился над поляной. Но никаких пуль не существовало, любой специалист бы мог распознать выстрел ХОЛОСТЫМИ патронами.
Зеленый с каким-то наслаждением расстреливал, крошил щепки помоста и уже мертвое тело. Если бы кто-то пригляделся, то увидел бы, что эта черная груда даже не колыхалась, хотя в нее попадали десятки пуль… Но этого никто не мог заметить.
Внезапно два голоса раскатились в возне и криках; один из них, многократно усиленный техникой, – голос Заратустрова:
– Don’t fire! [38]
А второй голос, вдавившись в уши Майбаха, произнес:
– Давай!
38
Не стрелять! (англ.).
Издатель лежал на мокрой траве в десяти шагах от стрелявшего. И из этого положения он метнул свой кубик льда – бокал послужил для этого хорошей «пушкой». Кубик упал под ноги зеленого
И в эту минуту на него набросились три тени, уже сорвавшие с себя смешные одеяния, профессионально пригнули к земле, скатали почти что в рулон, закинули к себе на плечи и исчезли с ним, растворившись в темноте. А из динамиков зазвучал голос – голос самой Сары Фергюссон, насмешливый и торжествующий:
– Леди и джентльмены! Поздравьте меня с успешным представлением… Я жива.
Те, кто бежал к машинам на стоянке, остановились, очумело вертя головами. Полицейские, бросившиеся было к бассейну, тоже застыли на месте, сбитые с толку. Самым печальным было положение агентов Скотленд-ярда: они метались, не зная, что предпринять.
А у края бассейна, где только что стоял зеленый убийца, сэр Реджинальд, одетый в безукоризненный смокинг и белый галстук, помогал выбраться из бассейна герцогине, насквозь мокрой, в том же самом черном балахоне. Впрочем, едва спрыгнув с края бассейна на траву, Сара сорвала его, оставшись в прилипшем к ее телу белом облегающем костюме, состоявшем из коротких брюк и туники. Ей уже дали в руки микрофон, и она снова озорно крикнула:
– Подходите сюда, ребята! Вечеринка продолжается.
Кое-где на дерне валялась обувь, потерянная в спешке. Сара, смеясь, отшвырнула от себя чью-то сломанную туфлю. Лучащаяся весельем Мими и еще одна официантка принесли что-то в мешке, встряхнули его и расстелили. Прожектора теперь освещали круг, в который, нервно хохоча, возвращались бежавшие. Герцогине поднесли бокал шампанского; она залпом выпила его и швырнула прямо в центр развернутого холста – на такие же битые стекла. Она была прекрасна – мокрая, восторженная, с длинными волосами, прилипшими ко лбу… Женщина облокотилась о резиновый край бассейна.
– Леди и джентльмены! Это все маленькая шутка, которой научили меня мои русские друзья… Теперь можно веселиться! Мы вместе с вами побороли страх, верно? Это страх – пройти, допустим, по битым стеклам. И если тогда за меня это делала моя картинка, то сейчас я лично сделаю это на ваших глазах. Можете фотографировать…
Вот кто-то из проворных, неотличимых от охраны слуг подбежал и досуха вытер ее ступни – процедура завораживала. Мокрыми ногами на стекла – нельзя.
Вот ее белые худые ступни храбро шагнули на осколки – по образовавшемуся кругу пронесся испуганный вздох. Но женщина топталась на стеклах, смеясь, и говорила в микрофон, а ее голос грохочуще усиливали динамики, установленные за каменными столбами Стоунхенджа.
– Как странно устроены люди, все счастья хотят одного, но глупо мешают друг другу и потому живут без него. И как приятно улыбаться друг другу, как чудесно научиться любить, и тогда твой друг встретит подругу, и тогда нас плохим не убить. Друг друга голосом лаская, мы растворяемся в сути бытия, в руках у нас ключи от рая, когда поем друг другу: «Ты – как я». Мы свободны, мы счастливы… Страха нет!
Вероятно, она это заучила, но получилось отменно. Ей аплодировали. А когда она сошла с холста, из круга выскочила молодая женщина без шляпки, растрепанная, со светлыми волосами. Приподняв края своей юбки с кружевами, она воскликнула звонко: