Свидание в Брюгге
Шрифт:
Он изо всех сил таращил глаза; из кустов выплыла огромная тень, рогатая и о четырех ногах. Тайна раскрылась: перед ними стояла настоящая корова!
Тотчас же по цепочке побежал приказ, повторяемый шепотом, и солдаты, превращенные событиями этой ночи в тореро, взяли в кольцо доверчивое животное, потянувшееся на зазывные сигналы вероломного аристократа. Жаль, что ночной мрак помешал участникам сполна насладиться этой сценой, которая очень напоминала спортивную игру и никак не могла быть отнесена к батальной живописи!
Слышалось тяжелое дыхание, мелькали тени, как во время веселого представления. Офицеры, давясь
Здесь, на войне, разыгрался грандиозный шутовской спектакль, импровизированная пантомима, ни с чем не соразмерная клоунада, какой-то неуместный фарс, импровизация по случаю в духе Шекспира, тем более нелепая, что ей на пятки наступала реальная опасность, — и позже участники спектакля будут вспоминать о нем, как о достойном пера Гомера эпизоде карнавала, коего устроителем была война.
— Ой, корова! — сказал Шарли, ему пригодился опыт сельского учителя. — Она лизнула меня!
И отряд неровным строем, с коровой в качестве замыкающего, двинулся в путь, распространяя вокруг себя запах домашнего животного и время от времени оглашая окрестность негромким коровьим мычаньем, в котором доброе, славное животное изливало свою признательную душу.
Младшему лейтенанту Друэну оставалось всего несколько шагов до первого сарая, когда Шарли, за которым он следовал на некотором расстоянии, вдруг замер.
Ничто не нарушало тишины, если не считать порывов ветра, — снег приглушал ночные шорохи. Но от сарая тянулся свежий след. Должно быть, их засекли еще прежде, чем на арену выступил крупный рогатый скот. Шарли тихо сказал:
— Представляю, как вытянутся физиономии у штабных начальников, когда им доложат: «Задание выполнено. Взята в плен одна корова!»
— Помолчите-ка лучше, — оборвал его Бло.
Они присмотрелись к следам. Следы были совсем свежие.
Теперь каждую минуту автоматная очередь могла вспороть ночь — и тогда им несдобровать. Фарс кончился, начиналась трагедия.
Люди рассыпались по равнине, залегли, готовые в любую минуту открыть огонь — офицеры могли не отдавать приказов. Бло взял с собой Ван Вельде и еще двоих. Капитан любил риск и всегда рвался туда, где опасней. Словно спешил на свидание. Недаром про него говорили: капитан Бло де Рени ходит на свиданье со смертью.
Четыре фигуры одна за другой исчезли в чреве сарая, Робер последовал за ними.
Темноту внутри здания просверливали лучи, разбегавшиеся от электрических фонариков. Робер стоял на пороге, зажав в руке пистолет. Сейчас он слышал только, как хлопают ветками ели, когда, мрачно завывая, по ним стегает ветер. А когда ветер затихал, Робер улавливал звуки, доносившиеся из стойла, такие мирные, немножко даже смешные: то звякнет ведро, то хлопнет и заскрипит на ржавых петлях дверь. Потом кто-то тихо и длинно выругался, потом выстрелили два раза, и свист пуль, отразившись от стен, повторился многократным эхом. Он услышал, как побежали.
Забыв о возможной ловушке, Робер бросился вперед. Но тьма была настолько плотной, что ему пришлось остановиться. Она не пропускала его взгляда, уже привыкшего к мерцанию снега.
Наверху стучали сапогами, потолок ходил ходуном, и Роберу на голову дождем сыпалась известка. Запахло плесенью. Он ощупью поднялся по шаткой деревенской лестнице, рискуя сломать себе ногу, и тихонько позвал:
— Господин капитан!
Его не оставляла одна тревожная мысль: слишком уж они расшумелись — будь где-нибудь поблизости вражеский патруль, им всем — крышка.
Солдат посветил ему, он поднялся на чердак, и тут кто-то, вынырнув из темноты, шагнул ему навстречу. Судорожным движением Робер схватился за револьвер, но вовремя узнал искривленную фигуру Ван Вельде. Черт знает что! Не бой, а игра в жмурки! И стоило ему произнести про себя эти обыденные слова, как он тут же успокоился. Ван Вельде вдруг кинулся к окну, что смотрело в открытое поле, от окна оставалась лишь рама, без стекол, да и та держалась на одном гвозде. Робер в два прыжка очутился у проема и свесился вниз. По заснеженной равнине, петляя меж домами, бежали две тени.
— Драпают! — завопил Бреющий Полет. — Подлюги, сволочи, сучьи дети!
Беглецы юркнули в кусты и — только их и видели. В их честь дали очередь из автомата, и пули рикошетом отлетели от стены. Времени на раздумье не оставалось: шум перестрелки и вспышки от выстрелов могли привлечь к отряду внимание. Кто знает, как настроены немцы: вряд ли они тоже получили приказ не выходить из своих укрытий и не вступать в бой, а их ближайший пост расположен всего в каких-нибудь восьмистах метрах отсюда.
— Толстозадые свиньи! — выкрикнул Ван Вельде и выпустил по убегающим две пули, одна за другой.
Потом, придержавшись рукой за косяк, он перемахнул через окно, спрыгнул на землю, крепко выругался и, припадая на одну ногу, бросился в погоню. Тьма поглотила его. Но вскоре возле кустов замелькала тень, и оттуда донеслись крики на знакомом наречии:
— Жарьте сюда! Тут он, в развалюхе законопатился!
Робер проворно спустился вниз, рискуя сломать себе шею. Его не покидало ощущение, что он участник какой-то танцевальной импровизации, придуманной опасными маньяками, но помимо его воли танец закружил его, и ему уже не остановиться. Шагах в двадцати торчал домишко, зияя незрячими окнами и дверьми. Робер уловил прерывистое дыханье человека.
Вся эта возня мало походила на военную операцию.
И тут человек, дышавший где-то рядом с Робером, заговорил.
По-немецки!
Бог ты мой, фриц!
— Мать честная! — только и мог сказать Робер.
Немец от неожиданности дернулся, наскочил на Робера, выбил у него из рук пистолет и… понесся без оглядки.
Пока Робер искал в снегу свое оружие — немца уже и след простыл.
Один, два, три… Да, человека три их тут было, в коровьем доме, — двоих еще раньше скрыл от постороннего глаза окрестный пейзаж, а третий улепетывал, перебегая от хибары к хибаре. Несколько теней мелькало в одном из соседних домов. Они перекликались. Их было шестеро или семеро, и искали они в этом доме третьего немца, того самого, которого упустил Робер. Забыв о всякой осторожности, разгоряченные охотой, они рыскали во тьме с ярко пылавшими пучками соломы; пока что их улов сводился к нескольким сельскохозяйственным орудиям, угрожающе ощетинившимся, словно чудовищные насекомые.