Свидание в Самарре

О'Хара Джон

Джулиан никогда больше ничего не крал, но в глазах отца он так и остался вором. Когда Джулиан был в колледже, примерно раз в год случалось так, что у него не хватало денег в банке, чтобы покрыть все выписанные им чеки. Обычно он выписывал их в пьяном виде. Отец ничего ему об этом не говорил, но Джулиан знал от матери, что доктор Инглиш думает про его денежные дела: «…пожалуйста, постарайся быть повнимательнее (писала его мать). У твоего отца и так много забот, а ему еще приходится беспокоиться по поводу твоих денежных дел, считая, из-за деда Инглиша, что небрежность в этих вопросах у тебя в крови».

Было

девять тридцать утра после той ночи в «Дилижансе». Новомодные часы на туалетном столе Кэролайн, у которых вместо цифр были металлические квадратики, показывали ровно девять тридцать. Он лежал, а перед его мысленным взором представали картины, вызванные фразой «девять тридцать»: спешат на работу люди, прибывающие в Гиббсвилл из Шведской Гавани, Кольеривилла и всех других городков поблизости; у них озабоченные лица, озабоченные, потому что они опаздывают на работу. И ранние покупатели. Но сегодня, в пятницу, на следующий день после рождества, нет ранних покупателей. Еще не приспело приступать к обмену рождественских подарков. Понедельник — самое подходящее для этого время. Однако магазины открыты, и банки, и контора угольной компании, и бизнесмены, которые считают своим долгом относиться к работе добросовестно, отправляются на работу. «Я, например», — подумал он и встал с постели.

Он был в нижнем белье. А его фрак и аккуратно сложенные брюки висели на спинке стула вместе с галстуком и жилетом. Кэролайн вынула запонки из его рубашки, сняла с носков подвязки и отправила в стирку то, что надо было стирать. Это означало, что она уже встала, потому что в том настроении, в каком она, по всей вероятности, была ночью, когда они вернулись домой, она ни за что не стала бы заниматься его вещами. Он побрился, выкупался, оделся и, сойдя вниз, налил себе рюмку.

— Встали? — спросила кухарка.

— Доброе утро, миссис Грейди, — поздоровался с ней Джулиан.

— Миссис Инглиш позавтракала, а потом снова легла, — объяснила миссис Грейди.

— Почта была?

— Ничего важного с виду, по-моему. Одни рождественские открытки, — ответила она. — Что вы хотите на завтрак? Яйца?

— Обязательно.

— А я думала, вы не будете завтракать, — принялась оправдываться кухарка. — Я видела, вы выпили, и решила, что есть не будете. Сейчас сварю. Кофе готов. Я тоже, когда раздались ваши шаги, пила свою чашечку.

— Ох уж эти чашечки, — сказал Джулиан.

— А?

— Ничего. Абсолютно ничего. Яйца варить три с половиной минуты, помните?

— Приходится помнить после четырех лет-то. Обязана помнить, сколько минут варятся для вас яйца.

— Обязаны-то обязаны, но не всегда помните, — заметил Джулиан. Его раздражал ее снисходительный тон.

— Послушайте, мистер Инглиш…

— Ради бога, замолчите и идите варить яйца.

Опять началось: слуги, полиция, официанты в ресторанах, капельдинеры в театрах — он ненавидел их больше, чем людей, которые действительно могли причинить ему вред. Он ненавидел себя за вспышки гнева против них, но почему, во имя божье, когда с них так мало спрашивается, они не несут как следует своих обязанностей, а лезут в его дела?

На столе газеты не было, но разговаривать с миссис Грейди ему не хотелось, поэтому он сел за стол без этой проклятой газеты, не зная, принесли ли ее. Читать было нечего, говорить не с кем,

делать нечего, разве только курить. Без пяти десять, господи боже, должна же быть газета к этому времени; эта старая корова, наверное, отнесла ее на кухню и держит там нарочно, чтобы его злить. Ей-богу, ее следует… Глупости! С Кэролайн она же ладит. А, вот в чем дело! Эта старая корова, по-видимому, по поведению Кэролайн сообразила, что вчера что-то произошло, и симпатии ее, конечно, на стороне Кэролайн. Однако ей платят не за то, чтобы она принимала чью-то сторону в семейных ссорах, и уж, конечно, не за то… Он встал и, топая, пошел на кухню.

— Где газета? — спросил он.

— А?

— Я спрашиваю, где газета. Вы что, не понимаете по-английски?

— Вас я плохо понимаю, — сказала она.

— О господи, миссис Грейди, неужели вам самой еще не надоело? Где газета?

— Ваша жена взяла ее с собой в спальню. Хотела там почитать.

— Откуда вы знаете? Может, она решила разжечь ею камин? — спросил он уже на выходе.

— Наверху нет камина, мистер умник.

Он вынужден был засмеяться. Он засмеялся и налил себе рюмку и как раз закрыл пробкой бутылку, вокруг горлышка которой болтался на цепочке ярлык: «Шотландское виски», когда миссис Грейди внесла большой поднос с завтраком. Ему хотелось помочь ей, но будь он проклят, если это сделает.

— Может, она уснула, я могу пойти взять газету, — предложила миссис Грейди.

— Спасибо, не надо, — отказался Джулиан.

Он подозревал, что Кэролайн не только не спит, но слышит каждое его движение с той минуты, как он встал. Она снова постелила себе в комнате для гостей.

— К обеду придете?

— Нет, — ответил Джулиан не задумываясь.

— А как быть с вином для сегодняшнего вечера?

— О господи, я совсем забыл о нем, — сказал Джулиан.

— Миссис Инглиш велела, чтобы вы оставили чек за виста и шампанское. Их доставят нынче днем.

— Сколько, она не сказала?

— Она велела не писать в чеке сколько. Она сама проставит сумму, когда придет Греко.

Греко. Разговор еще предстоит. Необычным было и то, что Кэролайн потребовала выписать чек. У нее были свои деньги; в данный момент больше, чем у него. У нее были свои деньги, и обычно, когда они ждали гостей, она сама расплачивалась за вино при доставке, если была дома, а потом брала деньги у него. Для такого вечера, какой предстоял сегодня, где будут и его и ее гости, он обычно платил за вино, а она за все остальное. Хорошо бы, если бы сегодня не было никаких гостей.

Он позавтракал и поехал в «Джон Гибб-отель», где каждое утро ему чистили ботинки. Но Джона, негра, который держал монополию на чистку ботинок, на месте не оказалось. «Он сегодня еще не приходил, — объяснил один из парикмахеров. — Наверное, чересчур повеселился вчера, как и большинство из нас». Джулиан с подозрением взглянул на парикмахера, но у того, по-видимому, никакой задней мысли не было, да и вряд ли, решил Джулиан, его вчерашнее поведение будет предметом обсуждения в парикмахерской. С ним были его друзья, а они сплетничать в парикмахерской не будут. Но идя обратно к машине, он припомнил, что вчерашний вечер был вторым из двух его подвигов, а поэтому весьма вероятно, что парикмахеры и все прочие слышали про ссору с Гарри Райли. «Господи боже!» — пробормотал он, припоминая. Этим утром он начисто позабыл про Гарри Райли.