Свинг
Шрифт:
После смерти Сталина положение несколько изменилось, но все равно кадровики всех рангов и мастей были настроены на «еврейскую волну». Чтобы еврею попасть на хорошую работу, надо было иметь — ого-го — сколько «за» по сравнению с остальными. Еврей должен был обладать в своем рейтинге явными преимуществами.
Хрущев тоже был антисемитом, но не таким злобным. Он был неглупым дядькой, у которого антисемитизм был просто в крови, и с этим приходилось считаться. Евреи терпели, ибо путь в Америку и Израиль был еще закрыт. Чтобы увеличить спрос на себя, они из кожи вон лезли, но учились и работали так, чтобы доказать свою необходимость. Даже ярые антисемиты, но неглупые люди отмечают это в своих мемуарах.
Все
Очень часто все зависит от главы государства. До прихода к власти Гитлера Германия была самой свободной и демократической страной в Европе. Этим и объясняется, что в ней жило много еврееев. Но с приходом Гитлера — человека, люто ненавидящего евреев, все изменилось: ненависть нашла благодатную почву: среди немецких промышленников и интеллигенции было много евреев. Гитлер «объяснил» немецкому бюргеру, что именно евреи виноваты во всех бедах. Началось тотальное изгнание их из страны. А в «окончательном решении еврейского вопроса» фюрер был не одинок: теперь есть точные доказательства, что Молотов в сороковом году, во время поездки в Берлин, обменивался с немецкими «коллегами» Фриком и Гейдрихом идеями об освобождении своих стран от «национально чуждых элементов». Этими элементами были, конечно же, евреи.
Начав войну против евреев, Гитлер просчитался: затрагивая интересы одного народа, нельзя не затронуть интересы другого. Гитлер «затронул» и французов, и поляков, и бельгийцев, и англичан, и русских, и украинцев, и многих-многих других. Вот потому эти народы в ответ навалились всей мощью на гитлеровский фашизм. Это стоит учитывать современным антисемитам. В современной Германии это хорошо понимают: потому у немцев развито чувство национальной вины за Холокост.
Евреи же, потеряв в войне шесть миллионов, поняли необходимость создания собственного государства и создали его. Вал иммигрантов из бывшего СССР пришелся на начало девяностых, но и по сию пору, несмотря на то, что в Израиле гремят взрывы, евреи все-таки едут. И очень немногие возвращаются.
Нужен ли Израиль России и Израилю Россия? Нужны ли мы друг другу? Уверен, да. России Израиль нужен как государство на Ближнем Востоке, позволяющее на родине христианства «стоять на двух ногах». В Израиле — самая большая община выходцев из нашей страны, и каждый пятый или шестой говорит и думает по-русски. Разве это не имеет значения? Отдача от «русских» евреев большая, и это важно политически. Израиль — один из каналов выхода на мировой рынок, и наши высокие технологии легче пойдут на мировой рынок, если этому будет способствовать Израиль. Добрые отношения — признак неантисемитизма, свидетельство цивилизованности.
Мы Израилю тоже нужны как сила, ставшая другом, а не врагом, как необъятный рынок.
Часто думаю, в чем же суть антисемитизма, как социального и политического явления, ведь антисемитизм — философская категория. Мир драматичен и состоит из Добра и Зла, Света и Тьмы. Наши пророки просто объясняли соотношение Добра и Зла: делай больше Добра, будет меньше Зла. Элементарно, как арифметика. Антисемитизм — своеобразный психоз, болезнь и болеет ею больное общество. Антисемит — всегда не одиночка: это человек толпы. Он понимает, что слаб, а ум и трудолюбие еврея его раздражают, рождают ненависть. Потому антисемитизм — всегда попытка посредственности как-то возвыситься.
Чувство национального превосходства — поганое чувство, от кого бы ни исходило. И к пропаганде
Я долго жил на Украине и, когда в Киеве на Бибиковой горе установили Стену Плача, Щербицкий, первый секретарь ЦК компартии Украины, велел залить ее бетоном, потому как облик героев был неславянский — горбатые носы…
В семьдесят шестом в Бабьем Яру установили памятник погибшим: ни одного еврейского лица, ни даже признака еврейской одежды. Написали: здесь погибло сто тысяч советских граждан. И ни полслова, что закопаны кости двухсот пятидесяти тысяч евреев.
Антисемитизм — зло, большое зло, а если о зле молчать, оно будет распространяться. И оно распространяется: корни современного терроризма лежат и в антисемитизме.
Спросите, что делать? Отвечу. Всеми возможными средствами объяснять и объяснять людям, что Создателю нужен каждый народ. Вот почему у антисемитов ничего не получается. Вот почему в конце концов они всегда биты. Если бы Бог посчитал, что евреи ему не нужны, они бы давно исчезли с лица мира. Но Бог так не считает. Евреи ему нужны в качестве зеркала, чтобы каждый мог увидеть свое лицо таким, какое оно есть на самом деле.
Евреи никогда не могли и не могут привыкнуть к антисемитизму: это все равно, что постоянно носить на груди желтую звезду. Она как мишень, по которой учатся стрелять. Надо объяснять, что антисемит — всегда позор нации. Антисемитизм всегда оборачивается злом против антисемита. У американцев, я читал, в музее Холокоста висят портреты конгрессменов, голосовавших за предоставление кредитов Гитлеру. И они названы предателями американского народа. А христианский русский философ Соловьев с негодованием говорил о недостойном отношении к евреям части русского общества и, умирая, словами древних псалмов молился за гонимый народ.
В марте сорок первого, еще до начала войны, институт, куда перешел, был преобразован в военную академию. Я стал слушателем академии, и мое материальное положение значительно улучшилось: выдали форму, кормили, как на убой, было общежитие, платили стипендию. Но не сразу вписался в новую обстановку: «зацепился» с преподавателем курса «Детали машин». Он не хотел зачесть курсовой проект, который сделал еще в политехническом. Однако после того, как из девяносто шести слушателей я один сдал все экзамены на «отлично», инцидент был исчерпан.
И вот июнь сорок первого. Двадцать второе число. Все прилипли к тарелке репродуктора. После речи Молотова написаны рапорты с просьбой отправить на фронт. Нам объяснили, что будем задействованы в других местах, а пока должны как можно успешнее учиться. В августе сорок первого, то есть через полтора месяца, академию эвакуировали в Йошкар-Олу, где до мая сорок третьего продолжалась учеба.
Теперь скажу, что стало с бобруйскими друзьями: Сема Геллер ушел на фронт, Яна тоже рвалась медсестрой, но ей, как и мне, сказали: подождите. В августе была еще в Ленинграде, приходила ко мне, к забору академии: нас не выпускали. Очень плакала: уже двадцать шестого июня немцы взяли Бобруйск. Мы ничего не знали о своих родных. Я даже не смог с ней проститься: нам не давали увольнительных, а телефонной связи не было. Это не теперешнее время, когда у каждого молодого есть мобильник. Связь с Яной прервалась: она не знала моего нового адреса, я написал несколько раз на общежитие, но ответа не получил. С Семой связи тоже не было. Оставались лишь товарищи по академии. Однако предаваться унынию было некогда: учебная нагрузка была огромной.