Свинг
Шрифт:
В январе сорок третьего при защите дипломного проекта, над которым сидел ночи напролет, и он получился как надо, меня опять срезали, чтобы не дать, как нынче говорят, «красного» диплома. Антисемитизм процветал. И хотя после защиты я доказал, что был прав в разработке проекта, «поезд ушел»: мне дали обычный диплом и присвоили звание «лейтенант», тогда как отличникам присваивали «старшего».
Хоть и было обидно, но плюнул и написал еще раз рапорт об отправке на фронт. Мне сказали: начальству виднее, чем должен заниматься, и я потопал к месту назначения — в ОКБ. Это опытное конструкторское бюро. Их создавали при заводах и научно-исследовательских институтах. В них, в ОКБ, разрабатывалась новая военная техника. Я был назначен в Омск, а
Началась интересная, но очень непростая работа, потому как в ОКБ, куда попал, в то время работали Андрей Николаевич Туполев, Сергей Павлович Королев, Валентин Петрович Глушко. Старшим по возрасту был Туполев.
Не знаю, что говорят вам эти имена, а вот совсем молодые вообще вряд ли о них что-либо знают.
Андрей Николаевич Туполев прожил большую жизнь — восемьдесят четыре года. Сейчас я в его возрасте. Он — самый известный советский, российский авиаконструктор. Под его руководством создано более ста типов военных и гражданских самолетов, на которых поставлено около сотни мировых рекордов. Вознагражден был — но это потом, потом! — правительством сполна: и Ленинская, и Государственные премии, и трижды Герой Соцтруда.
Королев Сергей Павлович был почти на двадцать лет моложе. Когда с ним познакомился, Королеву было тридцать шесть, а умер он — шестидесяти не исполнилось.
Королев — человек, без которого не полетел бы в космос Гагарин. Он — главный конструктор ракетно-космических систем, он — основатель практической космонавтики, академик, дважды Герой Соцтруда. Конечно, все это тоже было потом. Под его руководством были созданы первые баллистические и геофизические ракеты, первые космические корабли, на которых люди полетели в космос. Он тоже был не обижен госпремиями. Ну, а самым близким мне был Валентин Петрович Глушко. Этот человек, с которым я работал рядом, создал советский ракетный двигатель, сконструировал первый в мире электротермический РД, первые советские ЖРД. РД — ракетные двигатели, тяга которых основана на реакции (отдаче) вытекающих из них продуктов сгорания топлива, ЖРД — жидкостные ракетные двигатели.
Валентин Петрович потом тоже стал и академиком, и дважды Героем Соцтруда, и лауреатом Ленинской и Государственной премий, а летом сорок третьего, когда лейтенант Яков Боровский, то есть я, предстал пред их очами, они были не маститыми и заслуженными людьми, а… зэками. Да, да: самыми обыкновенными зэками. Они были «врагами народа», и командовали ими энкаведешники.
Надо сказать, еще в мае сорок третьего я был приглашен в Москву в один из отделов НКВД, где меня хорошенько «проинструктировали». Мне объяснили, что люди, с которыми придется работать, хоть и очень серьезные ученые, но… «враги народа», а потому с ними надо быть осторожным. Обращаться к ним следует только по имени и отчеству и слово «товарищ» в обращении не употреблять. Разговаривать можно только на служебные темы.
С первого дня знакомства Глушко и Королев произвели прекрасное впечатление: интеллигентные, приятные, спокойные. Особенно понравился Глушко. Он никогда ни на кого не повышал голоса, хотя был очень требовательным, целеустремленным. В конце сорок четвертого все трое были реабилитированы, но какое-то время еще оставались в ОКБ.
Ничего не могу сказать об их личной жизни, потому как разрешено было общаться только на служебные темы, но однажды, будучи в казанском горкоме партии, познакомился с техническим секретарем по фамилии Глушко. Не удержался и спросил Валентина Петровича, кем приходится
В сорок пятом, когда все трое уезжали в Москву, Валентин Петрович предложил мне ехать с ним: его назначили начальником очень большого и важного КБ в Подмосковье. Конечно, надо было ехать, но… Тут должен рассказать о своей женитьбе.
Попав в Казань, в редкие часы отдыха — работали и в выходные — был одинок. Жил в какой-то непонятной общаге. В одно из воскресений, когда был свободен вторую половину дня, ехал в центр города и встретил бобруйского соседа. Фамилия соседа была Горштейн. Мы никогда не приятельствовали с этой семьей — просто раскланивались, но здесь бросились друг к другу, как родные. Горштейну с женой и детьми — две дочери — удалось эвакуироваться. Попали в Казань. По дороге жена чем-то серьезным заболела и умерла. С девочками он жил на частной квартире, работал в какой-то артели. По возрасту был непризывным.
Горштейн привел меня в маленькую чистенькую комнатку около казанского базара, и я оттаял душой. На минутку показалось, что нет войны, а есть старый, тихий и очень уютный Бобруйск. Теперь, как только выдавались свободные минуты, а выдавались они редко, бежал к Горштейнам. Девочки — Муся и Нюся — были молоденькими: Мусе — девятнадцать, Нюсе — шестнадцать. И однажды это случилось. Как, почему — не знаю. Был как в чаду. Горштейна и Нюси дома не было.
Отец еще давно, до войны — мне было пятнадцать, — объяснив по-мужски, что и как, сказал: «Смотри, Яков, испортишь девку — женись!» Не знаю, испортил ли я девку — ничего в этом не понимал, это было в первый раз, но отрезвев, понял, что должен жениться. В следующий приход к Горштейнам сделал официальное предложение, которое было тут же принято. Случилось все в сорок третьем, а в сорок четвертом уже родился мой первенец Вовка. Сейчас моему сыночку было бы шестьдесят. Было бы…
Тосковал ли по Яне? И да, и нет. Жизнь, а главное работа не давали продыха. Уже после войны случайно узнал, что Яна уехала с родными в Польшу. Почему в Польшу, не знаю. Но при Гомулке почти все евреи оттуда бежали. Где она, жива ли — тоже не знаю. Только, когда слышу романс:
Сад весь умыт был весенними ливнями, В темных оврагах стояла вода. Боже! Какими мы были наивными! Как же мы молоды были тогда! В час, когда ветер бушует неистово, С новою силою чувствуя я: Белой акации гроздья душистые Невозвратимы, как юность моя, —очень сжимается сердце, вижу берег Березины и стройную, как тополек, девочку с бело-розовой мраморной кожей…
Надо было ехать с Глушко, обязательно надо. Но Муся подняла плач и сказала: «Яша, их только-только освободили. Неизвестно, что будет завтра. Ты — еврей. Все шишки будут на тебя. Ты хорошо получаешь — я действительно хорошо по тому времени зарабатывал. Если что случится, что буду делать одна с Вовкой — без образования, без специальности?»
Слезы жены остановили. Решил ничего не менять, но как же, как же потом раскаивался…
В конце сорок третьего моим начальником, то есть военпредом, стал некто Павлов. По диплому был инженером, но инженером плохим: до назначения в ОКБ работал в Китае, в посольстве. А вскоре произошел такой случай. На длительных испытаниях опытного поршневого двигателя М-1 разрушился промежуточный валок привода механизма газораспределения. Пришлось заменить правый блок мотора. Я доложил обо всем Павлову, он — старшему военпреду, но в своем докладе все перепутал и сказал, что сломался промежуточный валик привода нагнетателя. Чтобы неспециалисту было понятно, объясню: Павлов заявил, что сломалась ножка стола и для ее восстановления нужно заменить столешницу.