Свирепая клятва

Кейн Моника

— Откуда ты знаешь, как часто я забываю включать сигнализацию?

Я могу солгать, я это делаю уже много лет. Или я могу открыть правду раз и навсегда.

— Потому что это я ее установил. Я купил здание, проследил, чтобы никто больше не въехал и не подошел слишком близко.

Она застывает в моих объятиях и смотрит на меня немигающим взглядом.

— О чем ты говоришь? Джулиан установил сигнализацию, и Джулиан купил…

Я качаю головой, обрывая ее слова.

— Это был не Джулиан. Это был я все это время.

Она

краснеет, ее глаза становятся все шире.

— Что? Зачем ты это сделал? — закричала она, ее голос дрожал. Она отступает назад, пока не упирается в стену.

Черт возьми. Лучшего времени для этого разговора и быть не может, но она заслуживает правды. Она заслуживает знать, как глубоко она засела в моей душе. В самом моем существе.

— Я никогда не переставал любить тебя. Ни на одну чертову минуту я не чувствовал себя полноценным человеком, если бы ты не была рядом со мной. Может быть, я поступил неправильно, но я не мог смириться с мыслью, что ты можешь принадлежать кому-то другому. Мне нужно было знать, что ты в безопасности и что ни один недостойный ублюдок не сможет к тебе приблизиться. Только не тогда, когда ты будешь моей.

— Что ты имеешь ввиду? Ты отпугивал мужчин, с которыми я встречалась? Вот почему… Черт возьми. — Ее ладонь сильно ударяется о мою щеку, но я не вздрагиваю. Я не реагирую. Я это заслужил. — Как ты смеешь? Это ты отбросил меня в сторону. Ты отверг меня, помнишь? Ты предпочел братство мне! — Из ее горла вырывается рыдание, сырое и болезненное, и это, черт возьми, почти ставит меня на колени. Потому что она права. Я это сделал. Я — источник ее боли и страданий, хотя все, что я хотел сделать, — это защитить ее.

Я склоняю голову, боль пронзает мою грудь, проникая прямо в центр моей души.

— Это последнее, что я хотел сделать. Я люблю тебя, я никогда не переставал любить тебя, ни на одну чертову секунду.

— Я слышала тебя, ты знаешь. По телефону с Кирой на яхте. — Она шагает, в ее голосе слышна истерика, когда все кусочки головоломки встают на свои места. — Почему бы тебе не взять себя в руки и не сказать мне правду, не объяснить, почему ты ушел. Почему у тебя не было другого выбора.

Это то, от чего я годами бежал. Моя слабость, моя уязвимость, мой глубочайший стыд.

— Правда уродлива, — говорю я ей. — Она уродлива и извращена, и она изменит все навсегда. — Я склоняю голову, собираю все свое мужество. — Но я скажу тебе. Я сделаю для тебя все.

Раздается звонок, и замок входной двери отпирается.

— Это я, — зовет Кира, входя в дом. Легкими шагами она входит на кухню с пакетами продуктов в руках. Она смотрит на нас и замирает. — Я вам не помешала?

Разочарование едва не прорвало плотину внутри меня. Я люблю Киру, но она выбрала дерьмовое время.

Аля смахнула горячую слезу, скатившуюся по щеке.

— Все в порядке, — говорит она, хотя на самом деле это не так.

Кира бросает продукты, ее расширенные глаза смотрят

на нас.

— Извини, что я так поступаю, но тебе нужно уходить, Лео. Хорват у нас, но время уходит. Город кишит его людьми, и они жаждут крови.

Уходить от Али мне хочется меньше всего, но она принимает решение за меня.

— Иди, — говорит она, показывая мне спину. — Я не могу сейчас смотреть на тебя.

Ее слова пронзают меня насквозь, мое сердце разлетается на миллион осколков. Но если я что-то и знаю наверняка, так это следующее.

— Мы не закончили, Аля. Даже близко нет. Ты и я — мы никогда не закончим.

ГЛАВА 27

Алена

Когда Лео уходит, я превращаюсь в рыдающую кучу на полу кухни. Кира обнимает меня, позволяет плакать, бушевать, а потом делает мне крепкую водку с содовой, и я рассказываю ей все. Все грязные подробности нашего пребывания на яхте и все, в чем Лео только что мне признался. Когда слова иссякают, а тело заваливается вперед, она ставит меня под душ, и бьющие струи помогают успокоить оставшиеся нервы.

Дрожа, я не могу понять, что это — вода или слезы, мешающие мне видеть. Определенно слезы. Плакать в душе стало обычным делом с тех пор, как Лео снова ворвался в мою жизнь и перевернул все с ног на голову. Это не слезы печали, они горят от ярости. Я впустила его в свою жизнь, снова открыла ему свое сердце, а потом обнаружила, что он лезет в мою жизнь на расстоянии, как будто у него есть на меня какие-то права.

Если это то, что он называет любовью, то у него, конечно, искаженное определение. Оно извращенное. Больное. Даже если он ограждал меня от какого-то темного, страшного секрета, манипулировать моей жизнью из тени — это просто безумие.

Выйдя из душа, я заворачиваюсь в полотенце и прохожу в маленькую спальню. Кира расположилась на кресле в углу, рядом с ней на столике стоят банка мороженого и две миски. На кровати меня ждет сменная одежда.

— Заранее прошу прощения. — Кира хмурится, показывая на мороженое. — Ванильное — это все, что я смогла найти в такой короткий срок.

Я устало улыбаюсь, садясь на кровать напротив нее.

— Нищие не выбирают.

Она протягивает мне миску, а затем берет одну себе.

— Чувствуешь себя лучше? — спрашивает Кира через некоторое время.

— Немного. — Не совсем, но я бы хотела, чтобы Кира не видела меня такой. Глупая девчонка, которая влюбилась не в того парня… дважды. — Я чувствую себя идиоткой, — признаю я. — Я думала, что это будет просто секс, ничего больше, что я смогу держать свои чувства под замком. Как же я ошибалась.

Взгляд Киры смягчается.

— Это никогда не было так просто.

— Да, может быть, и нет. — Я смотрю на свои ногти, рассеянно ковыряя кутикулу. — Я чувствую себя такой уязвимой… как будто он имеет какую-то власть надо мной. Как будто я никогда не смогу мыслить здраво, когда дело касается его.