Свобода и евреи. Часть 1.
Шрифт:
Мы не имеем возможности рассматривать эту проблему далее, но положение России достаточно показывает, куда мы идём.
Золото владеет миром, а еврей — золотом.
Революционная деятельность еврейства раскрылась воочию. Биржа навязывает нам лечение социализмом. Опьяняя пролетариат свирепыми фантазиями, деморализуя массы населения и повергая русский народ на край гибели, иудейско-масонский союз сверх золотого рабства манит нас и прелестями социал-демократии. Отвращая наше внимание от золотой валюты как своей cheval de batalle, названный потаённый союз грозит не одному имуществу, а и самой жизни каждого из нас. Выудив несколько миллиардов во Франции, всемирный кагал нажил огромные барыши как фактор и как эксплуататор России, а теперь, разоряя и Россию, и Францию, вновь собирает неимоверный «биржевой» урожай. Посему мы обязаны принимать меры к своей защите. Чем больше «освободителей» замалчивают
Целые страны, как Мексика и Китай, остаются при серебряных деньгах. Их благоденствие увеличивается, и вопреки неудобству при сношениях со странами, усвоившими золотую валюту, ни Мексика, ни Китай принимать её не собираются. Пора и нам отречься от поклонения золотому тельцу. Еврейская пресса и обольщённая кагалом «наука» не спасут от банкротства, сколько бы ни окружали они нас золотым кошмаром. Поймём же, наконец, что раболепие перед нынешней монетной системой — одна из важнейших причин нашей социальной анархии. Освобождение от биржевой тирании и подъём земледелия как главенствующего у нас промысла немыслимы без коренной реформы нашего денежного обращения. Обратный переход от золотой валюты к серебренной [99] будет, разумеется, болезненным, но при хорошо обдуманном и осторожно проведённом плане он потрясения не вызовет. Наоборот, обусловливая истощение производительных сил России и возрастание её задолженности, дальнейшее господство золотой валюты приведёт к экономической катастрофе, тем более ужасной, чем дольше она будет маскироваться. [100]
99
Да, евреи молчали, потому что говорили христопродавцы. Действовать в опасные минуты, через шаббес-шискелей — обыденная повадка сынов Иуды. И на баррикадах, и в Думе евреи не изменяли себе.
100
Само собой разумеется, что картина только набросана. Помимо всего предыдущего, источником служила напечатанная в «Историческом Вестнике» за июль 1906 г. повесть из смутных дней под заглавием: «Чёрный Передел», где из сказания о Куликовской битве удачно подобран эпиграф: «На русской стороне была тишина великая, только от множества огней как будто заря занималась...»
Если бы нам предстояло разрешить только один этот вопрос, то и тогда нельзя было бы допускать главенства в Думе евреев. Возражать против данных истории еврейства, даже когда оно само не заинтересовано, было бы смешным, а уверять в верноподданичестве сынов Иуды к тому или другому государству бесстыдно.
Присоединение польских владений не означало покорения России евреями. Свободная Англия не даёт прав гражданства лицу, не родившемуся в Соединённом королевстве. Индус, хотя бы и принц, не говоря о канадце или новозеландце, помыслить не дерзает о политических правах в самом Альбионе... В Японии народными депутатами являются исключительно японцы. С.А.С. Штаты не мироволят еврейству, а тамошняя полиция относится к ним весьма непочтительно. Членов «избранного народа» не пускают и в порядочные гостиницы. Обратный же факт считается признаком недалёкого банкротства хозяина. Насколько же было позорно для России, когда её собственными «хозяевами» в Государственной Думе оказались евреи под лживыми кличками «кадетов» и «трудовиков», провозглашавших разбой как идеал свободы et tutti quanti?!..
В пророческом духоведении рисуя плоды нашествия иудаизма в Россию, Ф.М. Достоевский почти дословно предсказал то, что совершается ныне. В статье же «Pro u contra» («Дневник писателя» за 1877 г. ) он говорит:
«Наверное, нет в целом мире другого народа, который бы столько жаловался на судьбу свою, поминутно, за каждым словом и делом, на своё мученичество, как евреи...
Подумаешь, не они царят в Европе, не они управляют политикой, внутренними делами, нравственностью государств!..
Мне иногда в голову приходила фантазия: ну что если бы не евреев было три миллиона, а русских, евреев же — восемьдесят миллионов?!.. Во что обратились бы русские, как бы евреи третировали их?.. Дали бы сравняться с собой в правах? Позволили бы молиться свободно? Не обратили бы прямо в рабов? Хуже того, — не содрали бы кожу совсем?!.. Не выбили бы их дотла, до окончательного истребления, как делали с чужими народностями в старину, в древнюю свою историю?!..»
IV.
«Ограбная» реформа уже нашла себе достаточную оценку. Поэтому, руководствуясь трудами кн. Евгения Трубецкого в «Московском Еженедельнике», мы добавим лишь несколько слов.
«Земля — Божья!» — такова первая среди излюбленных аграрными теоретиками «самоочевидных» истин. Отсюда выводится, что земля должна принадлежать всему народу, а не частным лицам. Неопределённая сама по себе, эта формула, наполняясь конкретным содержанием, превращается в требование национализации земли. Наконец, дальнейшими звеньями рассуждения обусловливается передача земли в руки тех, кто её обрабатывает, т.е. — наделение по «трудовой нормы» и т.п.
Но, в этой цепи силлогизмов разумная связь заменяется уродливыми скачками. Понимание действительности совершенно отсутствует, а общественная польза игнорируется от начала до конца.
Что указанные требования не вытекают одно из другого, в этом не трудно убедиться.
Прежде всего из положения «земля — Божья» не следует, что русский народ или его государство в пределах известной территории полновластны. Из приведённого положения нельзя вывести не только собственности, а и верховенства какого-либо одного народа. Указанная формула скорее обязывает распорядиться землёй так, чтобы она служила на пользу всему человечеству. Далее из государственного верховенства отнюдь не явствует требование национализации.
Понятия верховенства и собственности не покрывают друг друга, а если верховенство приурочено к общему благу, то народ должен сделать из земли такое потребление, какое в данный момент этому благу соответствует. На каком же основании земля должна стать предметом общей собственности, когда при тех или иных исторических данных ближе гармонирует с условиями общественной пользы собственность частная?
Ясно, что вопрос можно разрешить лишь по указаниям опыта. Для этого нужно знать страну и её историю, что, конечно, неудобно для свободных от познаний теоретиков.
Далее из обычных в «аграрной» реформе логических скачков самый грубый — тот, который заключается в переходе от национализации к требованию передачи земли в руки лиц, её обрабатывающих. Путаница понятий достигает здесь своего апогея.
Мы видим смешение одинакового права всех граждан извлекать пользу из производительных сил земли и равного для всех права её возделывать. Земля должна служить на пользу всего населения, т.е. как земледельцев, так и неземледельческой части онаго. Если дешёвый хлеб обеспечивается всему населению, производительные силы земли возрастают, и уровень народного благосостояния поднимается, реформа хороша. Наоборот, если реформа влечёт за собой истощение земли, понижение культуры и вздорожание хлеба, то затея этого рода представляется негодной и несправедливой. Забота государства должна быть направлена не на тех только, кто возделывает хлеб, но в особенности на тех неземледельческих рабочих, которые его покупают, равно как и на таких земледельцев, которым вследствие плохого качества земли своего хлеба не достаёт.
С точки зрения общественной пользы, цель законодательства может состоять не в распределении земли поровну, а в передаче её тем, кто может и хочет возделывать её к наибольшей выгоде всего населения.
Нелепость таких формул, как «передача земли только тем, кто её обрабатывает личным трудом», и «трудовая норма» раскрывается из следующего:
С первого взгляда может показаться, что исключение наёмного труда в земледелии есть благодеяние для беднейшего сельского населения. Между тем, будучи понимаемо буквально, оно представляет сугубую жестокость именно по отношению к сирым и обездоленным. Крестьянка-вдова с малыми детьми должна быть, по этому рецепту, изгнана с земли, обработанной умершим отцом семьи, а крестьянин, не имеющий инвентаря, — лишён возможности кормиться привычным для него сельским трудом, хотя бы по найму.