Свобода и любовь (сборник)
Шрифт:
Вася слушает, старается уловить суть дела. Но кажется ей, что все это совсем не важно, что говорят-то не о «главном». Да и висок мешает. Дергает, ломит. Даже глазам больно. Скорее бы уж отобедали.
Только из-за стола встали, Владимир велит автомобиль подать, на заседание важное ехать должен, по части транспорта.
– Неужели вы и сегодня на заседание поедете? В первый-то день приезда жены? С ней бы побыли. Нехорошо, Владимир Иванович, – говорит Савельев, а сам этак косо, с усмешечкой на Владимира поглядывает.
– Нельзя, –
– Дело делу рознь, – не унимается Савельев, и опять кажется Васе, что он Владимиру подмигивает, будто над Васей потешается, спекулянт противный. – Я бы на вашем месте на сегодня все дела отложил, хоть первый вечер с супругой своей посидел. Дела не убегут.
Но Владимир не отвечает и как-то досадливо за шапку берется.
– Что же, едем, Никанор Платонович? Уехали.
Ушел и Иван Иванович.
Одна осталась Вася. В большой, пустой квартире. Такой непривычной, чужой. Прошлась по комнатам. Уныло. Одиноко. Холодно. У окна постояла. Прилегла на кровать со стеганым шелковым одеялом. И тотчас заснула.
Проснулась Вася, как от толчка. Темно. Зажгла лампочку, поглядела на часы. Двенадцать с четвертью. Неужто так долго проспала? За полночь. А Владимира все нет.
Встала Вася, водой лицо освежила. В столовую прошла.
Стол к ужину накрыт, лампа горит. Пусто и тихо. В других комнатах темно. Зашла в кухню. Мария Семеновна прибирается.
– Владимира Ивановича еще нет?
– Нет еще.
– Что же, он всегда так поздно с заседаний домой приходит?
– Разно бывает.
Не словоохотлива Мария Семеновна. Угрюмая.
– А вы что же, его дожидаетесь? Не спите?
– Чередуемся с Васей, один день я дежурю, другой он.
– Владимир еще ужинать будет?
– Если гостей с собой привезет, поужинает. А то прямо к себе пройдет.
Постояла Вася, видит, Мария Семеновна своим занята, на Васю даже не взглянет.
Ушла Вася в спальню. Окошко распахнула. Ночь тихая, весенняя, прохладная. Остро пахнет акациями. Громко, непривычно квакают лягушки. Вася сначала думала, что это ночные птицы.
Небо темное, и звезд много-много… Смотрит Вася в темноту сада, на небо, на звезды… А на душе делается примирение и светло. Забыт Савельев-спекулянт, забыты обиды-уколы, что за день нехотя нанес ей Владимир… Сейчас Вася не умом, а сердцем чувствует, что приехала она к нему, к любимому. Приехала, чтобы помочь ему на правильную дорожку встать… Свяжешься с нэпманами – невольно с пути собьешься. Потому и звал ее, Васю, друга-жену.
Вспоминает Вася, как Владимир дело наладил, и гордится им. Работник хоть куда!.. Сейчас все Васе кажется иначе, чем днем. Яснее, понятнее, радостнее…
Так задумалась Вася, что даже не слышала, как автомобиль подъехал, как Владимир по коврам и половикам к ней вплотную подошел.
– О чем это мы так задумались, мой маленький Васюк? А?
Нагибается к ней Владимир, а в глазах тревога и нежность.
– Приехал, милый?… Заждалась! – И руками шею его обняла.
Подхватил ее Владимир на руки, как бывало в первые месяцы их любви, носит по комнате, будто дитя любимое…
Обрадовалась Вася: любит Володя! Любит по-прежнему!.. Глупая! Чего же с утра-то на него обижалась?
Вместе чаю напились. Хорошо, душевно разговор вели. Сказала Вася то, что думала про Савельева. Нечего с ним дружбу водить.
Владимир с ней не спорит. Признается, что и сам-то его не уважает. Но уж очень он нужный человек. Кабы не он, дело бы не наладилось. Связей у него много старых, купцы ему доверяют, через него в контакт с ними входишь. От него многому чему Володя научился. Человек-то он сам, пожалуй, что и совсем нестоящий, буржуй первосортный, но для дела незаменим. Оттого Володя за него и заступился, когда местные власти «от большого ума» Савельева арестовали. Москва его ценит. Здоровую взбучку местным властям за него давали…
– Да ведь ты же мне писал, что он на руку нечист?
– Как тебе сказать? Он наш агент. Себя, конечно, не забывает… Но не больше других. И потом другие тащат и дела не делают, а он зато не за страх, а за совесть работает. И дело знает да любит.
Все же Владимир обещал Васе поменьше с ним водиться. Служба службой, а дружбу водить незачем.
Чай отпили и опять, обнявшись, в спальню пошли. Прижимает Владимир Иванович Васину голову к своему сердцу, целует ее кудряшки и говорит нежно, раздумчиво:
– Родная такая головушка… Разве она может стать мне чужой? Такого друга, как ты, Вася, не может быть другого. И люблю-то я только тебя, только Васю-буяна…
Встала Вася поздно. Владимир давно на работе. А Васе неможется. В боку колет, лихорадит, кашлять стала. В дороге ли простудилась? Или само нашло? День летний, ласковый. А Вася в платок кутается. Шевелиться неохота. Так бы, кажется, с постели не встала. Пришла Мария Семеновна, руки на животе скрестила, в дверях встала и на Васю глядит. Будто ждет чего-то.
– Здравствуйте, Мария Семеновна.
– Здравствуйте, – отвечает сухо. – Что к обеду прикажете? Владимир Иванович, уходя, наказал, чтобы вы мне обед заказывали. Гости будут.
Растерялась Вася. Совсем не знает она, что и заказать. У себя в коммуне все на советском обеде сидела.
Видит Мария Семеновна, что Вася в этом деле никудышная, сама кушанья предлагает. Вася все одобряет. Только про цены справилась: не очень ли дорого будет? Мария Семеновна губы поджимает.
– Да уж, если хороший обед требовать, надо и денег не жалеть. Без денег теперь ничего не достанешь. Пайки-то коммунисты отменили.