Свобода на продажу: как мы разбогатели - и лишились независимости

Кампфнер Джон

Мне кажется, что предлагаемое ими решение основано на прагматической государственной мудрости, на варианте сингапурского взгляда на выборы как форму референдума или простой индикатор эффективности управления. Демократия, таким образом, определяется как технократический контроль. Площадками, где производятся соответствующие оценки, являются официально признанные структуры — общественные обсуждения, экспертные совещания, опросы и, главное, внутрипартийные дискуссии, которые могут сблизить различные точки зрения. Все это соответствует термину, столь модному в китайских интеллектуальных кругах: «совещательная демократия» (deliberative democracy).

Можно ли это реализовать в рамках однопартийной системы? Коммунистическое руководство должно еще принять «мягкую» институциональную инфраструктуру, которая в большей или меньшей степени присутствует в западных системах: независимые суды, права собственности, свободная пресса, независимые профсоюзы, эффективное корпоративное

управление, прозрачные антимонопольные законы, свобода интеллектуального поиска и даже правильно функционирующая система социального обеспечения. Студенты, мои собеседники, убеждены, что Китай воспримет эти механизмы, встроив их в существующую систему. В качестве точки отсчета они используют Сычуаньское землетрясение. «Мы не смогли бы отреагировать так быстро, как это было сделано в Сычуани, если бы у нас была многопартийная демократия. Эта катастрофа возродила нашу веру в необходимость согласованности, которую может обеспечить только коллективистская модель», — говорит один из студентов. Они сопоставляют Сычуань с ураганом Катрина. Более того, они могли бы упомянуть и реакцию индийских властей на теракты в Мумбаи.

Сычуаньская трагедия знаменует собою важный момент. В ней отразились различные противоречия, в частности попытки китайского правительства идти в ногу с обществом, степень открытости которого постепенно увеличивается, и одновременно соответствовать требованиям цифровой эпохи. Они начали с традиционных, опробованных методов, попытавшись преуменьшить степень разрушений и не допустить прямых репортажей с места трагедии. Поскольку до открытия Олимпийских игр оставалось всего три месяца, правительство было чрезвычайно озабочено информационным контролем. Однако когда репортажи и видео начали распространяться по миру с помощью интернета (что исключало любую предварительную цензуру), старая стратегия дала сбой. Власти быстро смягчили режим и, к своему изумлению, обнаружили, что непосредственным результатом этого было вовсе не то, чего они боялись. Видео, на котором премьер–министр Вэнь Цзябао в потертых ботинках и тускло–коричневом костюме карабкается по развалинам, чтобы встретиться с жертвами и призвать службы спасения удвоить усилия, мгновенно стало хитом. «Дедушка Вэнь» стал для всего мира олицетворением китайской скорби. На короткое время критиковать Китай стало бестактным, — в чем на собственном опыте убедилась актриса Шэрон Стоун, предположившая, что катастрофа произошла из-за «плохой кармы», обусловленной нарушениями правительством прав человека. Вэнь несколько раз посетил район землетрясения. Он даже завел собственную страницу в «Фейсбуке», ставшую одной из самых популярных в своем роде.

В течение всего 2008 года, одного из самых важных в современной истории Китая, картины разрушений в новостях помогали укрепить чувство национальной солидарности. В Пекине и других городах на автобусах и в метро появилась реклама с пандой или хорошенькой девушкой и надписью: «В Чэнду станет лучше — благодаря вам». Однако по мере усиления критики долгосрочных мер ограничения на передачу информации вернулись. Министерство пропаганды издало директивы о том, какие темы можно, а какие нельзя затрагивать в выпусках новостей государственным СМИ. К запретным относятся вопросы о строительстве школ; о том, были ли спасательные операции слишком медленными; знал ли Пекин о землетрясении заранее, но не смог предупредить жителей (слухи ходят именно об этом). Нескольким группам родителей, у которых в разрушенной школе погиб единственный ребенок, запретили поездку в Пекин для оказания давления на правительство. Журналистам, которые задавали слишком много вопросов, порекомендовали «обратить внимание на положительную пропаганду», а также «поддерживать единение, стабильность и бодрость».

Почти никто из тех, с кем я разговаривал, не был доволен высоким уровнем цензуры в СМИ, хотя предлагаемые альтернативы существенно различались. Тысячи газет, журналов, теле- и радиостанций по всем провинциям Китая в большей или меньшей степени находятся под присмотром партии. (Деловая журналистика в последние годы была наиболее динамичной и откровенной.) По данным Комитета по защите журналистов, в декабре 2008 года в Китае 28 журналистов находились в заключении, и это самый высокий показатель в мире (на втором месте — Куба). Наиболее часты приговоры за разглашение государственной тайны, подрывную деятельность и диффамацию — обвинения, регулярно используемые, чтобы заставить критиков замолчать.

Главной заботой партии сейчас является интернет. В 2008 году Китай обогнал США, став страной с наибольшим количеством постоянных пользователей: согласно последним подсчетам, их около 200 миллионов. Власти попытались пресечь крамольные дискуссии при помощи фильтров по ключевым словам и множества «сетевых нянек», нанимаемых порталами и провайдерами. «Великий китайский файервол» укомплектован 100 тысячами мониторов, «киберполицейских» или «чат–нянек». Иностранные сайты, от Би–би–си до «Википедии», периодически блокируются. Правительство разработало одну из сложнейших в мире технологий отслеживания опасных сайтов,

создав алгоритмы для вылавливания корреспонденции, записей в блогах, в тексте которых есть слова «демократия», «Далай–лама» или «бойня на площади Тяньаньмэнь». Обе стороны играют в кошки–мышки: искушенные пользователи быстро находят способы обойти препоны. Одна хитроумная программа выстраивает иероглифический текст по вертикали вместо горизонтали, и это озадачивает детекторы ключевых слов. Один из методов правительства — рекрутирование тысяч платных комментаторов, которые притворяются обычными пользователями, для отражения критики в адрес властей.

Независимые блогеры называют их «50–центовой партией», поскольку им якобы платят 50 центов за каждый оставленный комментарий [17] .

Иногда центральное правительство помогает блогерам выпустить пар. Дух «народовластия» разрешается проявлять, чтобы вести непримиримую борьбу с нарушениями местных руководителей. Это повышает доверие к федеральным властям, которые быстро наказывают злоумышленников. В одном случае в сеть попала вроде бы безобидная фотография нанкинского чиновника из жилищного управления. Зоркие блогеры смогли заметить на его руке швейцарские часы стоимостью 15 тысяч долларов. Две недели спустя, после расследования, показавшего, что для государственного служащего со средней зарплатой жизнь он ведет невероятно расточительную, его уволили.

17

Неофициальное название этих людей — умаодан (от кит. у мао — 5 цзяо [ден. ед., 1/10 юаня]). — Прим. ред.

Граница между частной и общественной сферами важна для определения степени свободы в Китае. Эта граница постоянно сдвигается и не поддается четкой демаркации. Многие из студентов, с которыми я беседовал, были недовольны усилиями властей в области цензуры, которые они рассматривают как агрессивные и одновременно безнадежные. Тем не менее студенты часто отмечают, что поток информации, доступный благодаря Сети, дал многим молодым китайцам, живущим в городах, такое ощущение свободы, о котором их родители могли только мечтать. Они отвергают предположения о том, что им промывают мозги или что их доступ к информации неполон сравнительно с пользователями на Западе.

Политолог Анн–Мари Брэди полагает, что главные китайские пропагандисты изучили теории «производства согласия» (manufacturing consent) Эдварда Бернейса, создателя современного пиара, и Уолтера Липмана [18] . В своей эпохальной работе «Общественное мнение» (1922 г.) Липман отмечал, что демократия и СМИ функционируют в обстановке недостаточного внимания и неспособности «сбитого с толку стада» прийти к осмысленным заключениям без подсказки. Этим «стадом» должен управлять «специальный класс», который формируется из экспертов, в ином случае называемых элитами. Их роль заключается в исправлении основного дефекта демократии — недостижимости идеала «всемогущего и всезнающего гражданина». Брэди обращает внимание на то, каким именно образом правительство указывает: эти темы открыты для обсуждения, а эти — нет. Государство вмешивается на всех уровнях иерархии медиа посредством подачи новостей, обратной связи после публикаций, а также поощрений и наказаний. Наиболее эффективным инструментом, впрочем, оказывается китайское, а не импортированное с Запада изобретение. Речь идет о регулировании в стиле «вы знаете, что мы имеем в виду», которое позволяет экспериментировать, сохранять неопределенность, а затем наказывать по собственному произволу. Это масштабированная сингапурская модель с акцентом не на судебные процессы по обвинению в диффамации (у обвиняемых в Китае редко есть деньги на уплату штрафов), а на другие формы наказания, от давления со стороны коллег до тюремного заключения.

18

Эдвард Бернейс, племянник Зигмунда Фрейда — крупнейший специалист по пиару, внесший значительный вклад в создание современной науки массового убеждения, основанного не на разуме, а на манипуляции подсознательным. В работах Бернейса употребляется термин «инжиниринг согласия» (engineering of consent). Термин «производство согласия» принадлежит Уолтеру Липману, у которого его заимствовали Ноам Хомски и Эдвард С. Херман. — Прим. пер.

Есть и культурные отдушины. Во многих отношениях Пекин — более передовой, чем Сингапур и другие азиатские города. Прогулявшись в окрестностях улицы Саньлитунь, вы найдете и выставки современного искусства, и музыкальные площадки, и заполненные покупателями книжные магазины, и «уличную» дизайнерскую одежду, и многое другое. Что касается науки, то некоторые ученые, с которыми я общался и которые работали в разных азиатских странах, рассказывали, что в китайской столице не меньшая свобода научных исследований, чем в любом другом месте. Эта открытость имеет ясную цель, о которой Эндрю Нэтан, давно занимающийся Китаем, пишет: