Свободная вакансия

MandoDiao

— Затем, что в убийстве Лектера для тебя нет никакого вызова. Он связан, опозорен, низвергнут. Поэтому ты до сих пор его не убил. Но Мириам Ласс смогла его поймать, не значит ли это, что она умнее его? Все его убийства теперь принадлежат ей, как трофеи.

Мэтью задумчиво сощурился, будто пытался вскрыть Уиллу черепную коробку и прочитать все, что там написано. Поздно. При всех прочих условиях или сомнениях, он согласится на все, что Уилл ему предложит. Надо было только подкинуть причину.

Забавно было то, что Мэтью в нем нравился

не сам Уилл, а собственное отражение. Нарциссизм всегда был слабым местом социопатов.

— Допустим, — он наклонился ближе, — но какой тебе резон убивать доктора?

— Личные счеты.

— Он кого-то убил?

— Доктору Лектеру не обязательно марать руки, чтобы избавиться от помехи.

— И как я могу тебе помочь?

— Как отключить камеры и прослушку?

— О, это проще простого.

— И?

— Я покажу тебе завтра.

— Где гарантия, что ты знаешь, о чем говоришь?

Мэтью самодовольно улыбнулся:

— Потому что это я устанавливал все оборудование: камеры, прослушка, динамики, микрофоны. Выключить их будет не проблема. Вопрос в другом. После того, как ты убьешь Лектера, как ты выберешься из больницы до конца смены?

— Я просто убью его под утро и спокойно уйду по часам.

— Барни?

— Лошадиный транквилизатор.

— А ты все продумал. — Мэтью утер губы салфеткой. — Что с агентом Ласс?

Уилл достал из кармана ручку, пододвинул его грязную салфетку, не касаясь пальцами, и написал адрес на чистой стороне.

— В твое полное распоряжение. — Он убрал ручку обратно в карман и весело добавил: — Если принесешь ее сердце, я его приготовлю.

========== Часть 8 ==========

Нэшнл Тетлер от 15 февраля 1978

Мой дорогой друг,

Время идет. Жизнь продолжается. После пережитого потрясения горе-специалисты вроде дорогого Фредерика прописывают рутину, которая успокаивает в нас животное. Но мы так устроены, что любые действия превращаются в обыденность, даже если неправильны и неверны. Побои, унижение, физическое и ментальное насилие, самоистязание.

Ты наказываешь нас обоих. Я знаю, тебе хочется мне ответить. Поделись со мной мыслями, гневом, разочарованием, болью. Я приму от тебя все, что ты пожелаешь дать. Неужели я один, кому не хватает наших разговоров? Или ты все же признаешь, что мы оба скучаем? Неужели твое сердце настолько безжалостно?

Я знаю, что нет. В твоем сердце было место для любви, так, может, есть место и для прощения? Прекрати это, если не ради меня, то ради себя самого.

твой,

Г.

Нэшнл Тетлер от 14 июня 1978

Зима, весна, а теперь лето. Жаль, я не вижу отсюда неба или реки, и не мог наблюдать, как треснул лед, как вода проснулась от зимней спячки, снова забурлила течением и ринулась в мир, оживляя все на своем пути.

Ты все еще рыбачишь? Вода теперь теплая, быстрая, переливается под солнцем, омывает и тихо нашептывает, пока ты стоишь в середине течения и ждешь. Ждешь, пока рыба не схватит пеструю наживку. Не

так захватывающе по сравнению с охотой на людей, не так ли?

Я не слышал о твоих новых подвигах, значит ли это, что ты ушел на покой? Избегаешь криминальной хроники? Ай-яй-яй, как нехорошо притворяться тем, кем ты не являешься. Законопослушный гражданин. Это даже звучит жалко. Пожалуй, я запомню тебя в расцвете сил: полным азарта, огня и жажды. Сильным. Видящего мир таким, какой он есть. Видящим красоту жизни и смерти. Упивающимся смертью, как выдержанным вином.

Мир проснулся от спячки, а ты нет. Ты посадил себя на цепь, спрятался за стенами и ждешь, пока разум забудет, что такое хотеть. Когда ты сам забудешь, каково это — быть свободным.

Что утешает тебя темными ночами и притупляет боль? Мысль, что так будет лучше для всех?

твой,

Г.

4 октября 1978 год

Уборщицы в крыло для особо опасных не заходили даже под обещания оплаты сверхурочных. Уиллу все равно было нечем заняться, поэтому ближе к полуночи он мыл коридор водным раствором лизола. Он начинал от стеклянной камеры, и ее обитатель, который часто засиживался допоздна, всегда пользовался случаем, чтобы завести с ним разговор. Тема могла оказаться любой.

— Уилл, вы когда-нибудь читали Толстого?

Он замер со шваброй и посмотрел на потолок, пытаясь вспомнить.

— Анну Каренину еще в школе.

— Вам никогда не казалось странным, что все его персонажи были настолько детализированы? Могло показаться, что он видел их наяву.

— В смысле, видения?

— Приступы эпилепсии часто сопровождаются зрительными галлюцинациями. Не удивлюсь, что половину своих книг он сначала увидел собственными глазами.

— У Толстого была эпилепсия? — Уилл облокотился на швабру и взглянул на доктора Лектера. Тот сидел за столом и что-то рисовал.

— Не находите забавным, что люди, когда думают о других, воспринимают человека и его болезнь совершенно отдельно? Шуман и его припадки помешательства, Моцарт и его мания преследования, Ван Гог и его отрезанное в приступе психоза ухо. Но разве неврология нашего мозга не есть мы сами? Где проложена линия, за которой талант отделим от нарушения работы нейронов? Ведь в обоих случаях мы говорим об уходе от нормы. Если цитировать Гейне: «Творчество — это болезнь души, подобно тому, как жемчужина есть болезнь моллюска».

— Было бы забавно посмотреть, как бы тогда знакомились люди на улицах. Уилл, синдром Аспергера и множество неврозов к вашим услугам.

Лектер поднял на него глаза, уголки губ приподнялись в легкой улыбке:

— Приятно познакомиться.

— Эта тема занимает вас, потому что вы сами носитель «болезни души»?

— А что вы понимаете под болезнью, Уилл? — Лектер вернулся к своему рисунку. — Недавно мне прислал письмо коллега из Центра Джона Хопкинса за советом. К нему обратилась семидесятилетняя пациентка с жалобой, что она чувствует себя слишком хорошо.