Свободу медведям
Шрифт:
Поле, по которому он бегал трусцой, было плоским, с начисто вытоптанной травой. Оно немного возвышалось над остальной местностью — твердое плато между вольером гиппопотама и высокими железными воротами Тирольского сада. Если в Тирольском саду лечь на землю, то за кронами деревьев и за садами можно увидеть всю дорогу до Максинг-парка. А если сесть в папоротнике, то можно увидеть спину носорога — макушку его деревянной головы и кончик рога. Земля сотрясалась, когда он пускался трусцой.
Мы с Вандой лежали в папоротнике, исподтишка
— Куда вы теперь направляетесь? — спросила Ванда.
— За Полярный круг.
— О! — воскликнула она. — Я бы тоже хотела поехать туда. Я хочу сказать, что если бы вы путешествовали один, то я бы попросила, чтобы вы взяли меня с собой.
— И я бы непременно взял, — ответил я. Но когда я ткнулся носом в ее руку, то обнаружил, что она снова смотрит на Зигги и Карлотту.
Нам было слышно, как Зигги трубил носорогу: какое-то время я его не видел, а только слышал его призывный глас. Он вопил где-то у самого носорожьего поля. И нам было слышно, как хихикала Карлотта. Когда мы снова увидели их, они шли рука об руку за вольером гиппопотама, направляясь к воротам Тирольского сада. По безумному блеску Карлоттиных глаз нетрудно было определить, что она сражена не меньше нас — на всю жизнь; ей никогда не забыть виденного ею сернобыка.
— Давай спрячемся от них, — предложил я и потянул Ванду вниз, в папоротник.
Но в ее глазах появился испуг, и она легла на спину, обхватив себя руками.
— Карлотта! — позвала она.
— Эй, молодой человек! — закричала Карлотта. — Вы ее не обижаете?
— Мы просто беседуем, — отозвалась Ванда, — но мы тут.
И они прошли вдоль ограды к нам; Зигги одной рукой пробирался сквозь густой папоротник, сунув вторую под свитер Карлотты и обхватив ее пышный бок.
— Знаешь, Графф, — сказал Зигги, — моя Карлотта совершенно потрясена этим сернобыком.
— А кто бы не был? — отозвался я.
— О чем это вы? — спросила Ванда. — Чем она потрясена?
— Это не для тебя, дорогуша, — вмешалась Карлотта. — Вы такой милый молодой человек, — сказала она мне. — Это зрелище никак не для Ванды.
— Это зрелище для всего мира! — заявил Зигги.
— Уймись, — оборвала его Карлотта и увлекла за собой к другой дорожке.
Распластавшись на траве, мы не могли видеть друг друга. У самой земли воздух сгущался, и резкий запах испражнений какого-то животного оседал на нас.
— Полагаю, что это дерьмо носорога, — предположил Зигги.
— Или гиппопотама, — сказал я.
— Огромная куча, которая удобряет почву, — произнес Зигги.
— Но гиппопотам никогда не вылезает из воды, — возразила Карлотта.
— О, но они должны! — воскликнул Зигги. — Трудно себе представить…
А Ванда нырнула под мою согнутую руку, крепко сжав колени и положив холодную кисть мне на грудь. Мы слышали возню между Карлоттой и Зигги; дважды Карлотта вскрикнула, как дикая
Ну что ж, как гласит записная книжка:
«Время проходит, благодаря Господу».
Затем мы услышали, как Карлотта сказала:
— А ты не всегда такой забавный.
И когда я посмотрел в их сторону, то увидел вытянутую вверх руку Зигги, машущую над папоротником внушительного размера черными кружевными трусами.
— Ты просто набитый дерьмом клоун, — заявила Карлотта, и я увидел ее толстую босую ногу, колотящую по папоротнику. — Можешь ты хоть иногда быть серьезным, ты, придурок! — выкрикнула она. — О, с тобой явно что-то не так.
Затем Зигги поднялся и, глядя в нашу сторону, усмехнулся; он натянул широкие трусы себе на голову вместо кепки. Карлотта принялась хлестать его пучком сорняка, и он, кривляясь, побежал к нам.
Карлотта последовала за ним, размахивая черным кружевным лифчиком с розовым кантом, одна чашечка которого была набита дерном. Лифчик болтался на ее запястье наподобие солдатской перевязи.
— Вот идет великан-убийца! — завопил Зигги.
Большие груди Карлотты свесились на колышущийся живот, а когда ее свитер задрался, я успел разглядеть темные соски.
И тогда Ванда вырвалась из моих рук и побежала к воротам; она бежала так, словно преодолевала препятствие, словно лист, увлекаемый переменчивым порывом ветра, — через ворота, обратно в зоопарк.
— Эй! — закричал я. — Эй, Ванда!
— Оставь ее мне, Графф, — встрепенулся Зигги. — Я ее догоню. — Он бросил трусы Карлотте, а сам кинулся вдогонку за Вандой.
— Нет! — заорал я что было сил. — Зигги, я сам!
Но Карлотта придвинулась ко мне; когда я попытался встать, она забросила на меня свое бедро и придавила меня к папоротнику.
— О, не мешай ему изображать из себя клоуна. Милый мальчик, — протянула она. — У тебя есть понятия о приличиях. Ты ни капли не похож на него. — Когда я попытался сесть, она накрыла мне лицо трусами и не дала сдвинуться с места. Затем заглянула под свои потрясающие трусы и поцеловала меня нежными, персиковыми губами. — Тише, тише, — прошептала она, еще глубже вдавливая меня во влажную почву.
Мы катались в укромных, душных и пахнущих пометом зарослях папоротника; звуки зоопарка сливались воедино, и мы потерялись в длинных стеблях папоротника, а носорог сотрясал своим топотом землю.
Когда мы снова услышали птиц, их голоса звучали сипло и требовательно. Огромные рычащие кошки жаждали мяса и перемен.
— Время кормления, — опомнилась Карлотта. — А я еще не видела гиппопотама.
Я попытался идти впереди, и она последовала за мной, подталкивая меня к месту обитания гиппопотама, огромному, утопленному в земле чану в середине теплицы, огороженному перилами, чтобы дети не могли упасть в него. Поначалу, кроме темноты, в чане ничего не было видно.